Разгуляй.

Старый район Москвы, на пересечении Новой Басманной улицы со Старой (бывшая Карла Маркса), через 200 метров выше к Бакунинской находится, по тем временам, главная церковь России – Елоховская (резиденция Патриарха Московского и всея Руси).
Каждый раз, если нахожусь проездом в том районе, стараюсь проехать через Разгуляй. Как раз на углу стоял наш дом, во дворе которого прошли десять лет детства. Глядя сейчас на этот малюсенький, вместо дома, скверик, постоянно возникает мысль: как, как на этом клочочке земли, который был вселенной для местной ребятни, мог уместиться трёхэтажный дом, до революции табачная фабрика, заросшие кустарниками палисадники, в которых прятались, играя в казаки-разбойники, куча сараев, примыкавших к дому и школе? Нет, не могли они все уместиться здесь. Но память подсказывает: могли. Вот ты выпрыгиваешь из окна второго этажа школы на крышу сарая и через секунду ты во дворе дома, а уроки продолжаются. Вот тебя за систематическое выпрыгивание исключают из октябрят, и придя домой ты прячешь все ремни, которые есть в шкафу. Но тебя это не спасает, мать бьёт тебя по заднице рукой, отбивая свою ладошку до красноты. Да, мать порола меня за все безобразия которые я совершал и не совершал, этим пользовались мои недруги, знали, что стоит только пожаловаться тёте Нине, и я будут бит. Вот ты висишь вниз головой, зацепившись штаниной новых шаровар, за гвоздь торчащий на крыше сарая, а дружок Колька Ерёмин бежит и зовёт отца: дядя Витя, там Славка висит. Что думал в этом момент отец, который ни разу в жизни меня не ударил? А как было ребятам не прыгать с сараев, как проверить себя, сможешь или нет, в каждом сидел дух соревнований.
А ведь вплотную к дому примыкали два одноэтажных дома, в одном находился магазин «Рыболов спортсмен», у входа которого сделали остановку троллейбуса, и во дворе было слышно, как кондукторша громко объявляла: «остановка Разгуляй». В магазине мы покупали леску, но не для рыбалки, а для воровского промысла. Недалеко, на Новой Басманной находился маленький молочный завод, и вот мы с Колькой и его братом Федькой вечером, когда темнело, рабочий день на заводике заканчивался, пробирались по соседним сараям к окну цеха, форточка всегда была открыта, просовывали короткую палку-удочку, к концу «удочки» приматывали леску. Вместо крючка делали петлю, эта петля попадала на горлышко молочной бутылки, они были в ящиках рядом с окном. Ловись рыбка, большая и маленькая. Вылавливали ровно шесть бутылок, по две на брата, больше было нельзя, могли заметить недостачу, да их как раз хватало. В приёмном пункте за молочную бутылку давали 15 копеек, итого 90 копеек, столько стоил брикет молочного мороженого, который мы разрезали на три части.

Но деньги мы ещё зарабатывали честным способом. В сторону от Елоховской церкви, параллельно Новой Басманной шла Новорязанская улица (она упиралась в площадь трёх вокзалов), на которой ночевали троллейбусы, не уместившиеся в своём парке. Троллейбусы были «Золотым Эльдорадо, Клондайком». Кто из ребят первым додумался до честного выуживания из них денег, перешло это ремесло по наследству ли, уже не помню. У каждого уважающего себя пацана был сделан крючок, это крепкая тонкая стальная проволока, с крючком на конце. И вот, когда нужны были деньги на кино, или ещё какую нужную среди ребят мелочь, да и просто так, деньги в кармане никогда не были лишними, кто-нибудь произносил фразу: ну что, пойдём по троллейбусам? Это предложение всегда находило отклик в ребячьих душах. Это был своего рода спорт, азарт, кто больше наберёт денег. В чём заключался промысел. Кондуктор, стоя на своём месте, брала плату за проезд с пассажиров, отрывала билет, давала сдачу. Народа было всегда много, теснота, толкотня, из ладошки в которой она держала деньги, очень часто выпадали монетки разного достоинства: копейка, две, три, пятак – это всё медь, но выпадало и серебро – гривенник, пятнашка, двадцать копеек. Выпав из ладошки монетка падала под ноги кондукторше, закатывалась в щели решётки, другие места, она, естественно, достать их уже не могла, да и отвлекаться было некогда. И вот мы распределяли троллейбусы между собой, двери в которых не закрывались, да и открыть их было легко, если они оказывались закрытыми, садились на корточки, вход шли крючки, которыми выгребали мусор вместе с монетками. Если монетка сверкала серебром, это была удача, попадались и уже окислившиеся монетки, тогда их приходилось долго чистит, чтобы привести в товарный вид. Улов каждый раз был разным, в общей сложности набирался и полтинник, и даже рубль (у каждого), тогда решали на что потратить. Мы себя считали уже взрослыми пацанами, просить деньги у родителей: мам, дай на мороженое, дай на кино - считалось западло. Да и понимали, у родителей деньги были от получки до получки, даже приходилось занимать деньги друг у друга.

На другой стороне Разгуляя сверкал витринами магазин «Продукты», в который меня мама посылала с записочкой: товарищ кассир, пробейте пожалуйста моему сыну чек – 100 грамм колбасы чайной по 1р.70к., ну и прочей всякой всячины, напомнив мне, чтобы колбасу порезали, она считала меня маленьким, думала что я не разбираюсь в деньгах. Записочку эту я выбрасывал, пробивал чек по памяти, а продавца просил всё тоненько порезать. В день получки отца покупал 100 грамм чёрной икры, она лежала в больших судках, с ценниками 13 рублей килограмм и 19. Покупал всегда за 13, у 19-ти рублёвой, на ценнике было написано: мелкая зернистая, мелкую мне было не надо. Рядом с «Продуктами» была столовая, где можно купить первое домой, если мама не успевала вечером сварить обед. У нас имелась для этого специальная кастрюля, которую я таскал в охапке, стараясь не расплескать содержимое перебегая дорогу. Запах от борща или щей был такой вкусный, что распространялся по всему нашему маленькому двору так, что ребята безошибочно определяли, что в кастрюле. Отец зарабатывал неплохо, работал верхолазом-высотником, построил все семь высоток в Москве, мне всегда казалось, что фильм «Высота» с Рыбниковым в главной роли, про него, они и похожи были очень. Как-то мама привела меня на стройку одной из высоток, отец был где-то на самом верху, махал нам рукой, а его товарищи решив подшутить, стали его как бы опрокидывать вниз, он был привязан страховкой, но я принял всё это всерьёз и расплакался. И вот, как сказал отец, с премии, в нашем дворе появился первый взрослый велосипед «Прогресс», он был не совсем новый, из комиссионного магазина, стоил 33 рубля, с белыми никелированными ободами колёс и красной полосой по центру. Мы не могли сидеть в седле, он же был для взрослых, покупался на вырост, просовывали одну ногу под раму, и таким образом гоняли по двору, все по очереди, это было счастье, настоящий велосипед. Господи, да где же там было место, чтобы ещё и на велосипеде кататься? Но это сейчас, глядя на этот скверик, а тогда, видимо, было.
От Разгуляя шла маленькая улочка Доброслабодская, там была баня, в которой мылась вся округа по субботам и воскресеньям. Ходил туда всегда с отцом, мыться там я не любил, народу много, пар, скользко, отец меня всегда затаскивал с собой в парилку, где дышать было нечем, окатывал водой из шайки. После в буфете он покупал себе кружку пива, давал и мне глотнуть, было оно холодным и горьким. Вот, видимо, с того момента я и полюбил пиво.

В праздничные дни Разгуляй заполнялся народом, там формировалась колонна из сотрудников и студентов МВТУ им. Баумана, который одним корпусом выходил на Разгуляй. Праздничная колонна, не без нас пацанов, постоянно пополняясь жителями близлежащих домов, шла по Карла Маркса, пересекала Земляной Вал, и по улице Чернышевского, прямо до центра, упиралась в Красную Площадь. Кругом море цветов, воздушных шариков, транспарантов, музыки, лотков, с которых продавалось много вкусных вещей, которые мы покупали: лимонад и пирожные, были для нас пацанов, праздничным лакомством, вот они заработанные в троллейбусах деньги, в карманах. Родители не боялись за нас, спокойно отпускали, заблудиться и потеряться было невозможно, всегда можно спросить у дяденьки милиционера, как пройти туда-то и туда-то. Маньяки, насильники и убийцы в Москве были настолько редким явлением, что про них даже и не думали. Ходили все стайками – ребятами с нашего двора, и конечно, знали другие стайки, с соседних домов и улиц. Чем отличался праздник Первое мая, День Победы, 7 ноября, для нас ребят особого значения не имел, главное весело, празднично, вот только приходилось надевать что-то из одежды и ботинок прибережённое для праздника, что расстраивало, родители напоминали: штаны и курточка новые, не бегай, не лазай, не ползай. Наивные они были. К концу дня все это новое превращалось, в уже удобное, привычное, будничное, которое отправлялось в стирку, в штопку, с причитаниями: не напасёшься на вас ничего.
И конечно, отравляли нашу жизнь уроки, кто это всё только придумал, думали мы. Мне приходилось тяжелее остальных ребят, ибо, я имел несчастье родиться левшой. Это я так думал тогда, когда дома мне привязывали левую руку, чтобы я не перехватывал ручку в правую, а в школе, учительница задерживалась перед моей партой, чтобы тоже за этим проследить. Мучения были от этого сильные, в результате старания родителей и педагогов, я научился писать как правой, так и левой рукой. Но и не только писать, но и драться, удар левой был неожиданным, и решающим. Дрались на Разгуляе редко, делить особо было нечего, жили дружно. А если вдруг оказывались в другом районе, то местные спрашивали: вы откуда? А когда узнавали, что с Разгуляя, то предпочитали не задевать без повода.
После каждого похода в кино, а фильмы были в основном послевоенные, героические, про красных и белых, фашистов и партизан, разведчиков и шпионов, события этих фильмов имели продолжение, но уже в палисадниках, сараях, с самодельными пистолетами и автоматами. С пальбой тра-та-та-та, я тебя первый убил, с потасовками, я так больше не играю, с возгласом матерей из раскрытого окошка: Коля, Славик и др. домой, уже поздно. Ну, мам, я ещё немножко – канючили в ответ. Никаких немножко, не придёшь через пять минут, будешь наказан.

Конечно, таких Разгуляев по Москве было в каждом микрорайоне, не знали мы тогда, что с них начинается Родина, с хороших и верных товарищей, живущих в соседнем дворе.