Часть первая

Предваряющая

Природа всего сущего на земле постоянно меняется. Иногда меняется решительно, резко. В человеке такие метаморфозы * происходят обычно при сильном возбуждении организма. При этом возникает избыточная энергия, которая ищет (и находит!) себе пути выброса наружу. И как часто случается в подобных случаях, после первого выброса следуют повторы, правда, менее интенсивные и мощные .

Нечто подобное ощутил и я в себе, когда после долгих, довольно напряженных лет, проведенных в розысках, приобретении и обработке материалов о писателе Валентине Саввиче Пuкуле (1928-1990), приступил, наконец, к активному их осмыслению. Это неизбежно привело меня к попыткам оформления данного опыта в виде небольших сочинений и опубликования их в печати. Особо острая потребность выплеснуть накопившееся возникла после издания небольшой книжечки (в виде брошюры*), названной «Жене Веронике, за все, за все…». Написана она была мною в соавторстве с Андреем Алексеевичем Чугуновым (сыном Вероники Феликсовны, жены В.С.Пикуля, от ее первого брака) и вышла из печати в 1999 году.

Находясь тогда в сильнейшем возбуждении, даже стрессе*, проникся я неодолимым желанием разобраться и в самом себе. И ко всему прочему задался вопросами. Наиглавнейшими из них были: что со мной происходит? Как я «докатился» до жизни такой, что «на старости лет» жажду авторства*, безудержно стремлюсь увидеть свое имя в печати? Откуда во мне появились такие «ненормальные вывихи» как: ежедневное, почти в течение трех последних десятилетий, посещение библиотек; многочасовая работа в них; захватывающий и приятный (хотя и нелегкий) процесс поиска биографических* материалов; а теперь еще и – запоздалое сочинительство?

Почему желание публиковаться возникло не в 14-15 лет, как это обычно складывается в судьбах нормальных литераторов, а четырьмя десятилетиями позже? Почему (неожиданно для себя самого) потянуло меня в несвойственную моим сородичам книжную деятельность – а многим из них даже в неведомую область – в библиографию*? Почему, когда большинство добропорядочных граждан, «к тридцати годам перебесясь», всерьез озабочиваясь семьей и карьерой*, приступают к обустройству жилища и быстро шагают по ступеням служебной лестницы, я же, отрешаясь от всего этого, пошел вспять, в юность? А с точки зрения здравого смысла, – «в никуда»!

Неужто мне было такое предначертано? И что, собственно говоря, я за человек такой: мятущийся и одновременно целеустремленный? Какую задачу ставил перед собой (и мною!) Создатель, споспeшествуя явлению моему сему миру? В каком направлении, чтобы полнее реализовать заложенные Им во мне возможности, мне надо было бы следовать изначально?

Что?.. Откуда?.. Почему?.. В каком?..

Обуреваемый этими мыслями-сомнениями, сел я однажды за письменный стол и набросал на одном машинописном листе всю свою «творческую» биографию*, обозначив ее жанром* эссе (краткое объяснение этого вида литературы приведено мною чуть ниже, в главе «Предуведомление») . А потом с приложенной фотографией, где я «юный и перспективный*», дарил ее своим друзьям.

[Это одностраничное сочинение находится рядом, на странице 19-20. Настоятельно рекомендую – с целью полного восприятия данного предисловия, да и всего сочинения в целом, – бегло ознакомиться с ним, осознав его содержание, а потом вернуться к прерванному тексту и продолжить чтение].

После выхода в свет брошюры мною были опубликованы еще три сочинения. Причем, два из них – «Курс на солнце Валентина Пикуля», опубликованный в «Роман-журнале ХХ I век»* (2001 г., №2) и «Родственная душа» – о талантливой землячке, Валентине Ивановне Краснобаевой, фрагмент которого «Узелки души» был напечатан в газете «Россия» (номер за 25 сентября–1 октября 2003 года) – потребовали тоже немалого напряжения. Оба получились насыщенными и документально-биографическим материалом, и житейскими событиями, сопутствовавшими этим людям на протяжении их судеб (они включены отдельными главами в настоящее сочинение). Для меня же они стали не только рассказами о творческом пути этих незаурядных людей, но и попытками исследовать свои собственные пути-перепутья.

Как и первая публикация, они вновь подвели меня к глубокому, дотошному разбирательству в самом себе: в своей прошлой жизни, в днях недавних и настоящих. Эти работы еще раз заставили обратиться к истокам, собственным жизненным поворотам и личностным превращениям. Опять передо мной возникли вопросы. Почему именно так, а не как-то иначе складывалась и в целом сложилась моя жизнь? Можно ли было в ней что-то изменить? Стоит ли сожалеть о потерянных для самообразования днях, месяцах и даже годах? И досадовать о почему-то не проявившихся во мне толчках-импульсах-позывах к раннему самосовершенствованию. К самостоятельному, активному и, главное, целеустремленному восхождению на вершины человеческих знаний, а, может быть, и литературного мастерства, как это произошло, например, в судьбе В.С.Пикуля?

Главным из этих вопросов был: что же в моей судьбе послужило той путеводной нитью, которая, начиная с «кризисного» порога (конец 70-х годов), вынуждает меня до сего времени следовать многотрудным путем самосовершенствования… Была ли она вообще, эта невидимая нить Ариадны*? А может быть, моя жизнь, если посмотреть на нее сквозь призму спрессованных событий и поступков, – их хаотичное переплетение, никоим закономерностям не подверженное? Или же все в ней вершилось не под влиянием сиюминутных увлечений, поступков и действий, а по какому-то высшему указу, например, по воле Божией?

Но было же что-то, зависящее непосредственно и от меня, от моей натуры, от свойств и качеств, изначально заложенных в природе моего существа? Например, от врожденных инстинктов*, которые, меняясь во времени, влияли на мои интересы, на принятые решения, на поступки, которые вели по судьбе? Как ведут, вероятно, и сейчас?

Вопросы, вопросы, вопросы…

Шло время. И вот однажды, как-то само собой, вне влияния от воли, получилось так, что этот первоначальный вариант автобиографии решился я переписать, а кое в чем его дополнить, расширить, конкретизировать, уточнить. Неожиданно оказалось, что каждый абзац* превращается в тезис, то есть в положение, истинность которого надо доказывать. А во время переработки возникла необходимость создания многих других ответвлений, позволивших, как я теперь понимаю, полнее и четче высветить грани первоначального замысла, а, насытив их фактами, – «опредметить», оживить. Кроме того, проявились другие, совершенно новые идеи и мысли, потребовавшие пристального к себе внимания и немалого места. А для правдивого, полного и самокритичного собственного раскрытия (в чем признаюсь!) – и личного мужества.

О! Это далеко непростое занятие – писать о себе… Для примера приведу фрагмент текста из биографической книги коллеги по перу Валентина Пикуля и его доброго знакомого – Д.А.Жукова*, где, по-моему мнению, ярко подтверждается эта мысль.

«…Природа всегда выше искусства, человеческая натура богаче и разностороннее того, что о ней писали, пишут и будут писать.

Кому дано запечатлеть те выси и глубины, в которые воспаряет и низвергается человек в своей невидимой для постороннего глаза жизни? Можно лишь заглянуть в душу человека, уловить переходы его настроений, найти внешнее оправдание его поступков, иногда угадать их внутреннюю мотивировку*… Но всего, всего (не материальную его оболочку, а всего!) человека взглядом охватить невозможно.

А, казалось бы, чего проще – наблюдай хотя бы за собой, изображай себя. Но человек, описывающий себя, боится себя, ужасается, как перед разверзшейся бездной, и предпочитает подчас выдумывать всякие конструкции, питая тo, что называется наукой…». Не потому ли мы редко ведем личные дневники? – задаю я вопрос читающему эти строки.

Вот и в данном случае: начни я осторожничать – не вскрывая себя, а, наоборот, заигрывая своей (якобы!) самораскрытостью, и – вы почувствуете, как исчезает искренность, как никнет нить непосредственности, натянутая в начале общения, как прекращается праздник откровенного слова…

Итак, не опрометчив ли я, пиша (как выражался, игнорируя русское правописание, наш классик) о себе? Естественно ли из-за отсутствия предусмотрительной рассудочности – чувства, свойственного любому человеку моего, шестидесятилетнего возраста, – ступил я на столь опасную тропу?

Как бы там ни было, а задача поставлена: включился механизм памяти, заработал интеллект*, устремилась в прошлое душа. И где-то там, в далеком, пока неведомом далеке, словно мираж*, обозначились контуры* почти авантюрного* замысла. В глубоком (не сравнимом с повседневным, будничным) осмыслении прожитого-пережитого пошли, побежали, полетели мучительно-счастливые минуты, часы и дни…

Опять-таки, неожиданно для себя самого, хотя, может быть, на вполне естественном и простом основании, встали вопросы, которые никак не проявились в первоначальном варианте, – об истоках, о родном крае. Не зря, очень не зря они напросились в мое сочинение! Для меня в эти понятия входят самые дорогие и близкие сердцу места нашей Пронской земли: река, луга, леса, поля, небо... И его замечательные люди – славяне-русичи, славяне-вятичи, славяне-великорoссы.

Заранее предвижу упрек: мол, вторая, «Историко-географическая» часть получилась столь массивной и объемной, что подавляет по замыслу главную, третью – «Жизнеописательную». Согласен!

Но, анализируя* собственную судьбу, разбирая на части самого себя, разве мог я обойти вниманием тему Родины, а с нею – «самую кровную, самую смертную связь»? Разве допустимо было, опускаясь в глубины собственного существа, обойти стороной и не исследовать то, что является изначальным: природу родного края? И не рассказать о внешне неброской, но, вместе с тем, гармоничной и по-своему весьма привлекательной частичке планеты Земля, даровавшей мне жизнь.

Вместе с тем, было бы в высшей степени несправедливым, если б я устранился от рассказа о мягкости, добросердечии, трудо- и свободолюбии народа, ее населяющего, А уж если писать о Родине, то как обойтись без «ее судьбы во времени», то есть без истории Отечества? Ведь она с самых ранних лет волновала меня. Нет, не та история, которую преподавали около двух десятков лет, – холодная, высушенная, насквозь политизированная история страны, – а своя: реальная, живая, настоящая история родного края!

Ведь издавна мучили вопросы. Что же представляла исхоженная тобою земля в девственных ее очертаниях? Как рождались эти черты, менялась растительность, сама жизнь? Какой вид имели близкие и родные места при появлении первого человека? Многое ли изменилось с тех пор?

Опасался, не уведут ли эти описания слишком далеко от темы? Не превратится ли сочинение в какое-нибудь палеогеографическое* исследование, для которого у меня, откровенно говоря, нет ни знаний, ни опыта? Однако, решиться надо: другой случай вряд ли представится! Ну, а описание переселения предков-славян, их самоутверждения и тысячелетнего обитания на берегах Прoни-реки, несмотря на отсутствие исторического образования – гражданский долг!

Давно, и не только давно – всегда! – притягивало меня славяно-русское происхождение нашего края. Хотелось выяснить, намного ли отличалась былая жизнь Пронского княжества, Пронска, отдельных наших сел и деревень, издревле входивших в такие территориально-административные единицы самоуправления, как: Столпянская, Перевлесская, а также частично: Суйская, Соболевская и некоторые другие вoлости, от жизни недавней, или даже сегодняшней.

Трудоемким, но очень интересным занятием (правда, с малоутешительными итогами) явилось изучение металлургического и игольного производств в селах Истье, Коленцы, Столпцы. Оказалось, что судьба первых в России частных мануфактурных предприятий, созданных по инициативе Петра Великого*, была не только непростой, но во многом – драматичной. Пришлось убедиться в том, что на протяжении всего двадцатого столетия рязанские историки-краеведы даже не подступались к серьезному изучению этой темы. По-видимому, не прочувствовали они знaчимость первенцев частного предпринимательства. И не только для Рязанского края, но и для всей страны, в целом.

Ибо как объяснить тот факт, что на сей день мы не имеем ни диссертаций*, ни монографий*, ни (за редким исключением) обстоятельных аналитических статей, более или менее полно освещающих хотя бы отдельные аспекты* или периоды деятельности как самого Истьинского металлургического завода*, так и его «дочерних» предприятий – игольных фабрик в Столпцах и Коленцах. Стыдно за такое невнимание к проекту*, воплощенному в жизнь, вероятно, главным преобразователем России. Ведь он постоянно интересовался постановкой железного дела на родине своей матери. И, по преданию, даже посещал завод, где в одном из цехов лично показывал свое кузнечное мастерство (о его родственных корнях на Рязанской земле, участии в совершенствовании производств и об эпизоде посещения Нашего Края будет сказано в главе «Преобразования и результаты»).

В целом, материал по истории родного края оказался настолько обширным, что бoльшую его часть – а использовано мной лишь самое необходимое! – пришлось оставить за пределами данного повествования.

Многоплановой и довольно объемистой получилась и главная для меня, как автора, «Жизнеописательная» часть сочинения. Здесь я превзошел все допустимые «писательские» нормы и поэтому вынужден признать себя «графоманом»*: ведь первый вариант эссе помещался на одной машинописной странице, а последний, сегодняшний «зашкaливает» не за одну их сотню!

Кроме того, сбор исторического материала, его осмысление и анализ, а также многократные изменения и перепечатывания текста, бесконечные «доводки» до кондиции* десятков вариантов «выкрали» из моей жизни более двух лет драгоценного времени и значительной части душевной энергии. Предназначенной – и я глубоко убежден в этом! – для достижения другой цели. Они потребовали от меня усиленной работы по изучению книг, находящихся в Исторической библиотеке (Российская государственная библиотека, бывшая Ленинка, – место моих постоянных изысканий – из-за ремонта главного книгохранилища в последние годы книги читателям не выдавала).

Тем временем, сколько волнительных дней, часов и минут подарили мне целевые поездки по родным местам! Не говоря уж о том, что им предшествовали интересные, полные теплых и дружеских слов телефонные переговоры, доверительно-открытая переписка с земляками, живущими во многих городах и весях Рязанщины, приятные переживания во время встреч. Все это сопутствовало не только накоплению знаний, оформлению их в систему, но и позволило по-новому увидеть родной край. А общение с ранее незнакомыми собеседниками и, как впоследствии оказывалось, замечательными людьми – приносило душе покой и радость…

Эх! С каким вожделенным сладострастьем растворился, утонул бы в этой прекрасной глубине – истории родной земли! Однако чувствую, что в этом своем увлечении я зашел слишком далеко. Пора, пора ставить последнюю точку. Нет, не могу я оставшуюся жизнь посвятить краеведению*. Непозволительно это делать в моем сегодняшнем возрасте, даже опасно… Затянувшееся увлечение может привести к психологическому* срыву. И давным-давно найденный и с тех пор присутствующий во мне стержень – Пикулеведение – может быть изогнут, изломан, исковеркан. А вместе с его исчезновением возможна утрата и смысла бытия.

Да и опасно, знаете ли, «тематически» менять «Шестую часть Земли с названьем кратким Русь» (а творчество В.С.Пикуля – это Большая Россия!) на ее, в десять тысяч крат меньшую составляющую. Ибо, сопоставляю я их размеры не с целью умаления родного края. Отнюдь! Для категорического утверждения того положения, что биография и творчество одного человека, даже самого значительного, ничто (!) по сравнению с многовековой историей и биографиями людей даже самого малого селения. Ведь судьбы многих сел и деревень с их обитателями, слившимися в единое целое, – это такой огромный мир и такая документальная бeздна, что живи хоть тысячу лет, все равно не обозришь ее пределы! Вот этот-то фактор и страшит…

Итак, многоуважаемый читатель! В расширенном (вероятно, до самого полного безобразия!) сочинении, превратившемся то ли в автобиографическое исследование, в автомонографию*, то ли в документально-художественное повествование, то ли в их симбиоз*, я пытаюсь ответить на поставленные самому себе вопросы. И развеять собственные сомнения, а также скепсис* окружающих меня людей относительно выбора области деятельности.

Естественным путем или в результате насилия над собой три десятка лет протаптывается мною библиографическая стезя? Свойственны ли и соответствуют ли интеллекту и психике усилия, осуществляемые мною в направлении интенсификации* своих человеческих возможностей и совершенствования личностных* качеств? Продуктивны ли или же, напротив, тщетны попытки в данном направлении? Буду ли я когда-нибудь досадовать на то, что вот уже всю вторую половину жизни каждый день, подымаясь чуть свет, еду на дело, ради которого, кажется мне, послан в сей мир? Правомерен ли мой литературный опыт, отразившийся в написании и опубликовании (начиная с 54-летнего возраста!) смешно говорить – «ранних» опусов*. Или это обычная человеческая блажь*?

Не лучше ли было б мне, военному пенсионеру, отслужившему более тридцати лет в Вооруженных Силах, отдыхать на даче, растянувшись на ложе у камина? Или после трудов праведных, крестьянских отлеживаться в родительском доме на теплой деревенской печке?

Зачем, увеличивая познания в истории, в психологии, в философии, в искусстве, да мало ли еще в чем другом, я оголяю нервы, утончаю свой интеллект? И, тем самым, усиливаю страдания? Не в результате ли таких размышлений и горьких выводов – из-за малости собственных итогов, и малоутешительности исторических достижений земляков-прончан – в моем сознании возникло и постоянно усиливается почти болезненное чувство: ностальгия? Или оно для меня – явление личностно -возрастное, а при взгляде на судьбу племени, из которого я вышел, – исторически -возрастное?

Позже я не раз буду объяснять, почему в это чувство я вкладываю сослагательный смысл (что было бы, если б?). В тех же случаях, когда я буду говорить о положении России, в котором она пребывает сегодня (унизительно неподобающем среди других держав), прошу не осуждать меня за излишний пессимизм. Ибо, как в каждом русском человеке, так и во мне, никогда не будет изжита вера в то, что нынешнее ее состояние является проходящим. Уверен, пройдет десяток-другой лет, и наша мерзопакостная действительность трансформируется в полную противоположность.

Задаю себе последний вопрос: удалось ли достаточно полно и точно ответить на адресованные к самому себе обращения, а все сомнения развеять? Не мне судить… Но выложился я в своих ответах до конца!

Теперь о других мотивах, побудивших к написанию столь крупной для меня вещи. Их – несколько.

Не скрываю, что один из них самый банальный*, даже предосудительный, – честолюбие*. Ведь никто до меня не пытался (хорошо, плохо ли я это сделал – это уже другой вопрос!) обозначить географические границы нашей малой родины – своеобразного, многонаселенного участка местности, по которому, перед впадением в Оку, течет река Проня. И показать, что – хотя и обращены ее воды на юг, к Каспийскому морю, только у нас она течет в «неправильном» направлении: с юга на север. Что эта географическая ее «непокорность» повлияла и на природу края, и на территориальную его обособленность, отразившуюся в характере жителей, и, в конечном итоге, на исторические судьбы народа. А я это сделал!

Приятно также осознавать, что выношенные и выстраданные на протяжении всей жизни чувства, мысли, идеи оформились и уложились в стопку исписанных листов. Удовлетворяешься при мысли, что текст этого «манускрипта»*, пусть и отпечатанного холодным, бесстрастным устройством – принтером*, может быть, дойдет до сознания и души земляка, который воспримет заложенные в слова чувства доброты и тепла.

Утешает надежда, что читатель (особенно – юный, молодой), доселе находившийся в невeдении относительно древней истории нашей Пронии-страны, наконец-то узнает, что предки наши были не какими-нибудь там троглодитами*, а, напротив, очень достопочтенными людьми. Что именно им выпала честь быть у истоков зарождения нации великороссов. Что именно на них легло тяжкое, даже непосильное бремя трудов, лишений и забот в деле образования, укрепления, развития и защиты края, Пронской земли, да и всей Руси в целом. Что поставленные Провидением цели – закрепиться на берегах Прони и выстоять на них – с честью и достоинством были ими выполнены!

Дойди! Доберись до сознания хотя бы одного земляка эта мысль, и я буду полностью удовлетворен, считая это самым достойным вознаграждением за свой труд.

Есть еще одна давняя и выстраданная цель, из-за достижения которой столь ответственно, с большим терпением, тщанием и стремлением к максимально возможной ясности и полноте изложения отнесся я при написании данной работы. Заключается она в попытке изменить оценку меня, как личности, со стороны родственно близких мне людей, с которыми приходится тесно жить и постоянно сосуществовать. Мне бы очень хотелось убедить их в том, что ко мне, сегодняшнему, следует относиться не просто как к родственнику, а учитывать при этом происшедшие и происходящие во мне глубокие изменения. То есть я хотел бы, чтобы они оценивали меня сегодняшнего не сквозь призму возникших и укоренившихся в их сознании прошлых образов – ребенка, отрока, юношу, молодого человека, мужчину (соответственно: школьника-курсанта-офицера-пенсионера), а с позиции моего нынешнего гражданского состояния. То есть человека с иным функциональным потенциалом* и имеющего, может быть, некоторые литературные способности.

Хотя мои познания в области человеческой психики и собственный жизненный опыт со всей убедительностью говорят мне об обратном. Такая цель еще никогда и никем (ставившим ее для себя) не была достигнута.

Следующий мотив, по которому я написал данную работу, самый, что ни на есть простой. В силу открытости характера мне не однажды приходилось рассказывать о перипетuях* своего «запоздалого вхождения» в литературу. И до сих пор, несмотря на все мои усилия, многие мои слушатели-собеседники не могут понять, как это я из задубелого технаря превратился в страстного гуманитария*. В конце концов, мне надоело повторяться, каждый раз разнообразя повествование, и я решил, «научно упорядочив», изложить его на бумаге.

Не сомневаюсь, найдутся читатели, которые обвинят меня не только в нескромности, но даже в мании величия. Дескать, не по сану* тебе писать такие биографии. Сначала, мол, заслужи такое право: стань авторитетной фигурой; или, как говорят, Фигурой Общественного Внимания (ФОВом), а потом уж «громко» повествуй о себе. И показывай всем, как ты «обаятельно хорош»! Что ж, резон в появлении таких обвинений имеет под собой основу…

Но в таком случае я хочу задать контрвопросы*. Разве не в каждом человеке сокрыта Личность? Если в ком-то и по каким-то причинам она оказалась нераскрытой, разве не менее интересен этот человек? А в качестве аргумента* в защиту своей позиции и полновесного ответа приведу следующее убеждение.

Для меня внутренний мир и судьба малообразованной русской женщины, живущей в далекой провинции, бьющейся в тисках нужды и безысходности – из-за невозможности дать достойное образование своим детям – гораздо ценнее и интереснее внутренних миров всей своры высоколобых, но беспринципных и циничных ФОВов, заполнивших своими мерзопакостными рожами и хрипатыми голосами сегодняшние теле-, радио-, видео- и тому подобные «ящики».

Ведь гипотетически* можно предположить, что, в соответствии с исторической закономерностью, эта женщина является передаточным генетическим* звеном на пути к появлению в ее роду гения; положим, нового М.В.Ломоносова. А от ФОВов (разве вы не уверены в этом?) даже в дальних поколениях, могут уродиться только им подобные.

В процессе написания этого сочинения я неоднократно обсуждал затронутые в нем вопросы со многими людьми. Хотелось бы отметить, что вряд ли оно могло быть насыщено фактами, появиться в таком приемлемом виде, если бы мне не оказывали помощь и поддержку Сергеев Михаил Иванович (литератор), Минкова Наталья Владимировна (библиотекарь-краевед из Мелекшино), Вяткин Лев Михайлович (о нем будет сказано в 3-й части книги), Гедимин Светлана Антоновна (редактор), Андреева Искра Степановна (философ и педагог), Огурцов Виктор Дмитриевич (краевед Подмосковья), Беспалова (урожденная Каткова) Тамара Сергеевна, до самозабвения влюбленная в Пронскую землю, главная вдохновительница в написании моего труда, а также родственники и земляки, за справками к которым я обращался.

Особую благодарность – за частые ценные советы во время работы, терпеливое отношение к моему невежеству* в компьютерной грамотности* и за сотрудничество в оформлении данного проекта выражаю Михайлову Игорю Васильевичу.

Кстати говоря, под словом проект я, автор, подразумеваю такую работу, которая имеет статус* – «На правах рукописи». Ибо, предназначена она для ограниченного круга лиц (читателей-родственников, читателей-земляков), которые имеют к затронутым темам непосредственный, глубокий и сугубо личный интерес. Для прочих она может показаться перенасыщенной местным колоритом* и родоплеменной конкретикой*, которые могут им претить. Последним эту книгу читать я не советую.

Предуведомления

•  Подачу материала (теперь уже не в крайне сжатом наброске, а в объеме большого произведения) я сознательно оставил в виде эссе. Тому имеется свое обоснование. Название этого жанра произошло от французского слова essai , которое переводится как опыт, эксперимент, попытка. В литературоведении этот жанр означает: бессюжетное* повествование без подробно обрисованных персонажей*. Ему свойственно непринужденное изложение, подчеркивание индивидуальной позиции автора, ориентировка на близкую к разговорной речь. Это – очерк*, трактующий литературные, философские, социальные и другие проблемы не в строго систематизированном виде, а в свободном изложении.

•  Мною этот жанр использован с целью подачи материала в раскрепощенной композиционной* и стилевой* манере. Вместе с тем и в соответствии с теорией литературы, жанр эссе сочетает в себе и беллетристику* и художественную публицистику*. Что же касается моего непосредственного понимания жанра эссе, то оно заключается в следующем. Эссе – это сосуд, в который автор вкладывает все, что ни пожелает. Лишь бы его содержимое получилось в той консистенции* и в тех пропорциях*, которые удовлетворяли бы вкусам дегустатора* (критика). А для обычного читателя это сочинение явилось бы полезным, а, может быть, и приятным продуктом – чтением. Впрочем, найдутся знатоки (и я в этом не сомневаюсь!), которые, возражая, скажут: «Никакое это не эссе, а так, – нечто невообразимое, даже несообразное. Что ж, в таком случае, предлагаю использовать слово «эссэ» в виде аббревиатуры*. И, – изменив последнюю букву, от которой произношение и значение его вряд ли пострадают, – расшифровать так: ЭССЭ – Это Самый Смелый Эксперимент, или – Это Самая Сумасбродная Эклектика* (вариантов – кому как захочется – может быть много).

•  Не хочу скрывать: еще одной из задач, которая стояла передо мной при создании данного сочинения, была – направить читателя-сородича на следование моему примеру, то есть подвигнуть его к подобному автобиографическому опыту: в аналогичном или любом другом варианте. Ибо надеюсь, что из подобных «кирпичиков» или «блоков» может сложиться целостное представление о нашем крае, его народе и их истории.

•  Текст, заключенный в квадратные скобки [ ], выделяет материал, напрямую не связанный с нитью повествования, но представляющий собой важное дополнительное средство для достижения требуемой полноты или глубины освещаемого вопроса. Угловые скобки с многоточием внутри них <…> означают, что в тексте цитаты мною сделан пропуск.

•  Читатель, вероятно, уже обратил внимание на обилие звездочек, надстрочно приставленных к отдельным словам, событиям, историческим датам, фактам * и лицам. При повторении слов, событий и т. д. в последующих частях текста звездочки при них не поставлены и в «Примечания» их объяснение не вынесены.

•  Уже на данном этапе чтения предвижу недоумение, доходящее до раздражения. Не излишне ли автор – в стремлении все и вся раскрыть, разъяснить, растолковать – пристрастен к обильному включению в текст всякого рода пояснений, уточнений, цитат. Отвечаю (от третьего лица): «Нет! Не излишне». Ибо сему опыту предшествовали цель и следствие. Цель : автором владело желание как можно точнее и глубже довести до самого малограмотного читателя каждую, отдельно взятую мысль. Следствие : автор, занимаясь библиографической деятельностью в течение трех десятилетий, так в нее врос, так ею пропитался, что она окончательно сформировала тип его мышления и наложила отпечаток на стиль изложения. Этот стиль он считает своим законным приобретением и менять его не собирается. Да и не смог бы, при всем желании…

•  Сторонним же читателям, которым эти излишества покажутся «неудобоваримыми», предлагаю: открыть первую страницу и еще раз убедиться, кому данная работа адресована. А сородичи, заинтересованные в моем труде, в этом я как-то мало сомневаюсь, поэтому надеюсь, – меня поймут и многое простят.

Читателю перед прочтением полезно также узнать, что:

•  Данное сочинение, изобилующее полемическим* задором, ни в коей мере не может быть использовано в качестве учебного пособия по краеведению, хотя оно и содержит сведения по истории Пронского уезда, а также сел и деревень восточной его окраины. Ибо исторический материал подбирался мной целенаправленно, как сейчас говорят, эксклюзивно*. То есть так, чтобы свою собственную судьбу и судьбы земляков, живущих в моем времени, «спроецировать» на многовековое историческое прошлое Нашего Края и нашего народа. Поэтому их история представлена здесь в индивидуально-личностном «окрaсе». Задача состояла в том, чтобы, при выборочном, но максимально показательном охвате фактов, события, происходившие в моей жизни, в жизни современников, а также процессы, протекающие во мне и в моих сельчанах, соотнести с историей родного края. А также согласовать все это с судьбой и глубинными, характерными чертами наших родов (и народа!), а не наоборот. Выявляя эти закономерности (параллели), я пытался доказать (например, себе, часто доходя до уничижения), что, исходя из сложившихся обстоятельств, иной судьбы у меня быть не могло. Как, наверное, не могло быть иного пути и в судьбах других сельчан.

•  Кроме примечаний, отмеченных в тексте надстрочными звездочками, читатель встретит также надстрочные цифры-сноски, например: [ 59 ]. Цифра-сноска, расположенная в конце абзаца, предложения, либо приобщенная к какому-то выражению, факту или просто одному слову, не соседствующему с кавычкой, означает, что текст из указанной книги приводится в вольном изложении. Использовать его в качестве цитаты ни в коем случае нельзя. Для этой цели необходимо обратиться к указанному источнику.

•  Данные многих источников или противоречивы, или малодостоверны. Поэтому, с точки зрения фактологии, они требуют к себе внимательного отношения и осторожного обращения. Несомненна истина: для реального отображения прошлой жизни первостепенным и обязательным условием является использование «главных кладовых истории» – архивов*. Очень сожалею, что в силу занятости другой темой, я не смог, хотя бы выборочно, заняться их изучением. Им нужно посвящать жизнь.

•  В третьей («Жизнеописательной») части сочинения есть конкретные адреса с названиями улиц деревни Мелекшино. Они приводятся в соответствии с Постановлением Главы Мелекшинской сельской администрации Старожиловского района Рязанской области за №1 от 5 января 1997 года: «О присвоении наименований улицам и установлении нумерации домов». В нем указано, что всего в Мелекшино имеется 3 улицы, которые именуются:

- ближняя к реке Проня – «Речная»;

- параллельная ей – «Школьная»;

- на северной окраине деревни, перпендикулярная обеим – «Центральная».

До выхода Постановления эти улицы официальных названий не имели. В простонародье они назывались соответственно: «Трихановка», «Кагаловка», «Аксенов конец».

•  К книге отдельно прилагается специальный блок, в котором имеется «Схема размещения мелекшинских родовых гнезд в минувшем столетии и характер их обитаемости по состоянию на 2004 год», а также родословная двух семей и карта.

•  Удаленность населенных пунктов от губернского и уездного центров, а также от ж.-д. станций, извлеченная из справочных изданий, может между собой не совпадать, так как большая их часть предназначалась для должностных лиц, контролирующих расходы на проезд. И она, из-за изменений маршрутов следования (по разным причинам) не всегда была одинаковой.

•  Для сравнения степени обжитости сел и деревень (имевшей место в предыдущие времена – с 2004 годом) мной применен термин* «коренной житель». Под ним понимается тот селянин, который имеет родоплеменную принадлежность к фамилиям, издавна существующим в селениях нашей округи, собственный дом, постоянную прописку и круглогодично в нем живет. Поэтому фактическая заселенность, а также данные, взятые из современных справочников, могут не совпадать со сведениями, собранными мной и отраженными в приведенных ниже таблицах.

•  В тексте сочинения неоднократно встречаются термины административно-территориального характера (в основном, исторические), а также устаревшие понятия и меры измерения длины (расстояния), площади и веса. Ниже приводятся их определения и некоторые о них исторические сведения.

Смысл наиболее знaчимых терминов

Селuще – остатки жилого места, на котором в древности было расположено небольшое неогороженное сельское поселение.

Городuще – остатки древнего города. Город в первоначальном его понимании – огороженное поселение, то есть группа жилых и прочих строений, обнесенная оградой. В 1-м тысячелетии н.э. город обычно стоял на холме: с тыном (забором), позже – с оградой в виде рва, земляного вала и деревянного частокола. Иногда сооружалась городня – бревенчатый сруб, заполненный камнями и водой.

Городище – сложно-составное слово, где город – «укрепленное поселение, крепость»; - ище – суффикс со значением «место, где что-либо было, происходило» (сравни: пожарище, пепелище и так далее).

Деревня – исторический тип крестьянских сельских поселений, в прошлом распространенных в русских землях. Деревня – термин, получивший название в XIV веке. В его основе лежит корень дор – «рaсчисть; место, расчищенное от леса, кустарника под пашню». Таким образом, первичное понимание слова деревня – «пашня на месте сведенного (выдранного) леса» 107 . Деревня отличалась от села, как правило, меньшими размерами и отсутствием церкви.

Село – сельский населенный пункт, в котором есть или была церковь. Село – древний термин, известный с X века. Первоначально означал – феодальное поселение, имение князя или его приближенных, позже – крупное коллективное крестьянское землевладение или поселение. С XVII века за термином «село» закрепляется значение «сельское поселение с церковью», так как церковь строилась, главным образом, в многонаселенных поселениях. В XVIII - XIX веках – крупный сельский пункт, бoльший, чем деревня 107 .

Село издавна было центром определенной округи, куда входили деревни, выселки, хутора (обособленные земельные участки с усадьбой владельца), пустоши (бывшие заселенными, поросшие кустарниками и травами участки земли) и починки (небольшие новые выселки).

Волость – в Древней Руси и дореволюционной России: окрyга, часть сел и деревень, состоявших под управлением одного головы или волостного старшины. Волость подчинялась уезду и составляла его значительную часть. При советской власти некоторые функции волости перешли к сельским советам, а в послесоветское время – к сельским округам, которые в тексте нашего сочинения будут иметь сокращенный вид – с/о.

Уезд – в Древней Руси и дореволюционной России: группа волостей, тяготевших к городу. С 1775 года: составная часть губернии как административно-судебная и финансовая единица. В СССР в 20-х годах уезды были преобразованы в административные районы.

Княжество – в Древней Руси и царской России до начала XVIII века: государственное образование, во главе которого стоял владетельный князь. Княжества именовались по стольному (столичному) городу. Крупнейшие княжества назывались Великими.

Провинция – в России XVIII века: административно-территориальная единица, часть губернии. Каждая губерния подразделялась на разное число провинций (от 2-х до 11-ти). Провинция делилась на уезды.

Губерния – основная административно-территориальная единица в России, введена Петром I в 1708 году. В 1923-1928 годах губернии были упразднены в связи с переходом к новому административно-территориальному делению, основой которого стали области.

Наместничество – в России конца XVII века: административно-территориальная единица страны (2-3 губернии), которой управлял наместник (представитель императора). Наместник осуществлял надзор за местным аппаратом управления, то есть следил за исполнением царских указов, за судом, сбором пошлин и т.д. Ему подчинялись войска, расположенные на территории края. В нынешнее время прообразом наместника является представитель президента в регионе Российской Федерации.

Русь, Русская, Россия… В исторической науке , в соответствии с хронологией, приняты следующие названия страны. С корнем «Рус»: Русь, Русская земля – IX – XV века, Русское государство – XV – XVI века; с корнем «Рос»: Российское царство – XVII век, Россия – XVIII – XX века, Российская федерация – современное официальное название было принято 25 декабря 1991 года.

Сажень – русская мера длины, определявшаяся размахом рук взрослого человека от конца пальцев одной руки до конца пальцев другой. Имела различное значение. С 1835 года размер сажени был условно установлен 2 метрам 13,36 сантиметрам.

Верста – русская мера для определения расстояния. Величина ее неоднократно менялась. С конца XVIII века была официально установлена 500 саженям и составляла 1 километр 66 метров 80 сантиметров.

Десятина – до введения метрической системы в России (до 1918 года) русская мера земельной площади равнялась 2400 квадратным саженям или 1,09 гектара.

Четверть – русская мера земельной площади, равная 40 саженям в длину и 30 в ширину; составляла 0,5 десятины. [Хотя, по В.И.Далю (смотри Толковый словарь): была не везде и не всегда одинаковая – и полторы и две десятины.]

Копна – в XV - XVII веках русская мера для определения количества заготовленного сена; составляла 5 пудов (один пуд = 16,3 килограмма).

Столько лет прошло... или сожаление по несбывшемуся

Автобиографически-ностальгическое эссе.

Странно! Но по прошествии многих десятилетий этот юношеский мой образ мне особенно симпатичен и притягателен *. Почему? Наверное, потому, что здесь я обликом в так и непонятого мной отца, Михаила Игнатьевича, сына (по его воспоминаниям) такого же загадочного моего деда, Игната Макаровича, образа которого я не знаю. Погиб он в Отечественную, а фотографии не сохранились.

Так кто же я, в кого урожден, и в чем изначально заключалось мое предназначение? Если б знать тогда, сорок лет назад! Если б знать... «Ой, каб Волга-матушка да вспять побежала! Кабы можно, братцы, начать жить сначала...» (А. К. Толстой) *.

По воспоминаниям, навеянным данным изображением, все тогдашние, да и более поздние годы-дни-часы представляются маловыразительными и бесцельными. И сегодня мне, теперь уже достаточ­но опытному и кое в чем разбирающемуся человеку, для самоанализа особой пищи не дают.

И все-таки, как прекрасна юность! Как много сулит она будущему. Но как жестоко потом мстит. Ибо спустя почти всю взрослую жизнь выясняется, что за ее доверчивой открытостью завтрашнему дню, за ее призрачными надеждами таится страшное коварство: умение провоцировать на совершение ошибок. И особенно на главную из них – ВЫБОР ПРОФЕССИИ.

На что же с незабываемой той поры ушли первые (1964-1974) десять лет самостоятельной жизни? Может быть, на приобретение знаний и опыта в ремеслах? А может быть, на непростое семейное дело (у нас с Людмилой трое сыновей) или благополучное (так прошла воинская служба) «протаптывание» ратной стези?..

Итак, 1962 год. Моя любимая Родина – деревня Мелекшино Старожиловского района, что на Рязанщине. Мне – 17. Мечтаю стать военным летчиком, делаю три попытки поступления в авиационное училище: о небе мечтал почти с колыбели. Одновременно судьба упорно толкает на изучение точных наук: сдаю экзамены в Рязани в пединститут, на физмат, не прохожу по конкурсу; там же – в радиотехнический. Чуть позже (1964) и до конца воинской службы (1995) я – «технарь»: военное автомобильное училище; зампотех автомобильной роты в воинской части; по окончании академии – инженер путей сообщения (занимаюсь военно-техническими и организационными вопросами в штабе Московского военного округа).

Странность же заключается в том, что лишь к тридцати годам жизни с неприятным для себя удивлением я обнаружил, что «по заложению» – гуманитарий. Далее никакие карьеры: ни техническая, ни военная, ни организаторская меня уже не интересовали.

Нет! Нельзя сказать, что в школе и вузах мне тяжело давались точные, технические или военные науки. Скорее наоборот: учился я всегда хорошо, ответственно относясь к каждому предмету. Просто, начиная с тридцатилетнего возраста, все эти виды деятельности стали для меня далекими и даже чуждыми.

А чтение книг, причем с раннего детства, было моей насущной потребностью и постоянным, лю­бимым занятием. Разве что культуру чтения прививать было некому (мама окончила 1 класс, отец – 4)... Однако тогда же, правда, сначала подспудно, неосознанно, а с годами все ощутимее и жестче, во мне нарастал протест против социологизма * и узкотемья, которыми были пропитаны практически все книги сельской библиотеки (других источников получения книг не было). А свежий воздух словесного искусства для сель­ского читателя России во все времена практически закрыт расстояниями, идеологическими, касто­выми и иными барьерами.

Знаю, многие меня не поймут: а как же к л а с с и к а? По отношению к ней, вернее не к ней, как таковой, а к навязываемой годами учебы школьно-программной, наверное, не только я, но и многие другие проходят смену чувств, аналогичную пристрастию к хорошим, но долго и постоянно употреб­ляемым консервам: от любви – к неприятию! О так называемой, «советской классике» я и говорить не стану. Ну ее!

Но спустя годы мне сказочно повезло. И главная заслуга в этом везении принадлежит всемирно-историческому явлению, называемому магическим словом – МОСКВА. В нее я был на­правлен служить по окончании академии (1974). Вот с этого времени, то есть, начиная со второго (взрослого) десятилетия, продолжилась моя полнокровная, насыщенная Словом и Литературой жизнь ... А ныне – середина четвертого …

Мог ли я представить себе тогда, что в ДАЛЕКОМ, правда, еще ПОЛУДАЛЕКЕ, (1981) и в кризис­ный для меня период, судьба дарует мне знакомство с замечательным человеком – Валентином Саввичем Пикулем (и не в Москве, а в Риге!). А чуть позже и до сего дня будет знакомить со многими другими замечательными, талантливыми людьми, с Личностями и Творцами... А сам я изо дня в день с глубочайшей заинтересованностью и невeсть откуда взявшейся целеустремленностью буду «пропа­хивать» всю Ленинку. Но это лишь часть фундамента, на основе которого вот уже четверть века создается моя Пикулиана...

Вячеслав Чуликанов

Москва, январь 2000 г.

* Звездочка означает, что в этой части текста: а) малоупотребительному слову дано акцентированное* объяснительное толкование; б) имеется ссылка на источник; в) приведены дополнительные сведения о каком-либо историческом лице или факте. Все они сосредоточены в последней части сочинения (на страницах 441–546), которая называется – «Примечания».