Земля, воля народа и власть…

Вспомним замечательные слова из работы А.И.Черепнина 63 : «…Коренное население средней России представляло хороший материал, надежную основу для государства. Недоставало разумной и последовательной в своем стремлении силы, которая привела бы из области заветной мечты в лучшую жизнь – к ее осуществлению в действительной жизни…». Если бы!

Размышляя в течение многих лет над судьбой «малой» Родины, я пришел к удивительному для себя открытию: Столпянская волость вкупе с северной, Перевлесской, испокон веков составляли единый природо-хозяйственный и социальный организм. И не только как две соседствующие территориально-административные единицы одной природной зоны, но и благодаря многовековым взаимным интересам и связям. Более того, в определенные периоды они представляли собой как бы полновесное мини-государство. Этому способствовали три фактора. Рассмотрим каждый из них в отдельности. А вслед за ними разберем и четвертый, вносящий в них возмущающее начало.

Природный фактор . Северная и южная оконечности Нашего Края, хотя и имеют некоторые индивидуальные отличия, но рельефом, ландшафтом и особенно типичным, классическим расположением селений на местности весьма схожи между собой. Вместе с этим, отличаясь запасами полезных ископаемых, лесными богатствами, они дополняют друг друга. Эти отличия издавна способствовали согласованному обитанию всех живущих здесь сельских сообществ. Ибо для такого единения все здесь есть и все находится в единой, непрерывной взаимосвязи, взаимообусловленности и взаимозависимости: и климат, и земля, и воды, и растения, и животный мир. А для обустройства-проживания всегда было в избытке древесины, железной руды, залежей камня, торфа, песка, глины и даже каменного угля (неподалеку от южной его границы).

А как согласованно, (опять-таки по В.И.Далю) гармонично*, рационально и сопряженно с природой расположены селения. Лучше, пожалуй, и не придумаешь… Каждый раз, когда я размышляю об этом, хочется воскликнуть: «Такое мог сотворить только Бог!»

Конечно, житель иной местности, испытывая чувства ревности, может усомниться в таком превосходстве Нашего Края над его родиной. Что ж, поймать меня на приукрашивании, уличить в преувеличенной оценке этой гармонии – его право. В таком случае, мне ничего не остается, как разрешить этот спор, привлекая беспристрастных судей, то есть авторов, не родившихся в Нашем Крае, но составивших о нем собственные представления. Мы уже обращались к ним, обратимся и на сей раз.

Одни, например 11 , обосновывают единство северной и южной частей – и об этом мы только что говорили – взаимно дополняющими экономическими потенциалами*: «Перевлес и расположенные поблизости Столпцы, Коленцы, Истье <…> – это своего рода зона (!) помещичьего, промышленного и сельскохозяйственного предпринимательства. В промышленную зону входили Истье на реке того же названия, а также Перевлес, Столпцы и Коленцы, расположенные вдоль реки Прони. <…> Своего рода «воротами» в этот очаг русской промышленности является село Перевлес…»

Другим началообразующее скрепление Севера и Юга видится сквозь полноводье Прони и ее притоков, следовательно, их использование в качестве транспортной артерии. Так Н.П. Милонов 79 , исследовав погосты на Пронской земле, пришел к выводу, что они возникли на главных древнейших торговых путях, одним из которых был «от Переяславля по Оке к Проне, по Проне к Ранове, от Рановы до Верды и Хупты и далее через Рясский переволок к Рясам и Дону…». «Нельзя забывать, – пишет он, – что реки Проня, Ранова, Пара, Хупта до конца XVII века и даже позднее были судоходными…».

Это ближе к нашему времени обмеление рек привело к тому, что в середине XIX столетия оставалось только «две пристани – Жерновищенская и Перевлесская, самая крупная в Рязанской губернии, главный пункт для сплава хлеба…» 7 . Хотя в конце его Перевлесская пристань продолжала считаться «значительною» (Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона, том 25, стр. 447)

Подвел! Конечно же подвел экономику Нашего Края технический прогресс. В течение последних столетий речная система, как транспортная сеть, постепенно теряла свое значение. Из-за низких скоростей водные пути сообщения в перевозочном процессе перестали быть главенствующими; они стали использоваться для перевозки инертных грузов: щебня, гравия, песка. А вся тяжесть перевозок легла на современный и более скоростной вид – железные дороги*, которые были построены, в основном, на периферии* Нашего Края: Рязань-Ряжск (юго-восточное направление) – в 1866 году, а Рязань-Сасово (восточное) – в 1893-м. Не такой уж большой была их удаленность от Нашего Края, но данный фактор оказал сдерживающее влияние на развитие его экономики.

Могут возразить: «А как же железнодорожная станция Проня, которая даже территориально входит в северную оконечность Нашего Края?». Отвечаю: «Посмотрите на карту или на саму северную местность. Вы увидите, что береговой рельеф приречья меняется на противоположный: левый берег там – низменный. Ввиду этого он становится неблагоприятным ни для подвоза грузов к железной дороге, ни для строительства к ней подъездных путей.

Об этом, кстати, красноречиво свидетельствует попытка завершения строительства асфальтированного шоссе, которое в последние десятилетия велось в полевой стороне Нашего Края. Далось оно нелегко. Сколько средств и усилий было вложено руководителями колхозов «Россия», имени Куйбышева, имени Крупской в создании этой магистрали! Сколько самопожертвований оно стоило? Особенно во время преодоления таких значительных препятствий, как овраг Винотор, русел рек (оврагов) Итья, Ершовка, Шелковка 2 . Об эпопее ее строительства не одну книгу можно написать… Но и централизующее, хозяйственно-бытовое значение шоссе для региона не переоценить.

Все вроде бы шло к концу; до вожделенных магистралей (шоссе и железной дороги) оставался сущий пустяк – всего каких-то 4 км. Но возле села Перевлес шоссе обрывается. Все, дальше нельзя! Обширная низменность в сочетании с черноземом не дает никакой возможности даже подступиться к его завершению. И пересечь этот участок вряд ли скоро удастся. Слишком непомерными будут затраты.

Со своей же стороны, полагаю, что мы, жители селений Нашего Края, должны оценивать этот факт только с положительной стороны. Молодец, Проня! Опершись своим правым пойменным бортом в известково-каменную гряду в районе Жерновищи – Ухорское – Пирогово, всю тяжесть своих вод она перенесла влево, чем и дала «неправильный» крен. Тем самым, создав непреодолимые трудности для исполнения различного рода преобразовательных проектов, спасла главное достояние Нашего Края – природу.

Говоря о социальном факторе , прежде всего, заметим, что русские крестьяне издавна жили в составе общины, которые они называли словом «мир». В Нашем Крае членами такой общины были обычно жители одной деревни (села), хотя имелись и такие, в которые входило несколько селений. Объединение сельчан в общину помогало им решать многочисленные задачи. Она поддерживала дисциплину, следила за правилами разделов и наследования семейного имущества, разрешала ссоры. Решающая роль принадлежала общине и в определении (распределении) земельных наделов при ее переделах, в распределении и взимании налогов. Занималась она и расследованием преступлений (кроме убийств и крупных краж), могла вершить суд (в глубокой древности – и расправу), принимала меры при пожарах и стихийных бедствиях, помогала вдовам, сиротам и одиноким старикам.

Община являлась представительным органом перед государственной администрацией и помещиками, вставала на защиту интересов своих крестьян. Она была серьезным препятствием на пути произвола властей, которые, как правило, старались не обострять с нею отношения.

Законодательным органом общины был сельский (деревенский) сход, на котором сроком на три года выбиралась исполнительная власть: староста, сборщик податей (налогов), десятские старшины (с десяти дворов) и сотские (со ста дворов). Обычно это были люди добрые и порядочные, честного поведения, предпочтительно грамотные, сметливые и рассудительные, во всех отношениях ловкие и умелые.

Радея о здоровье и благополучии, они продолжали заниматься крестьянскими делами, не имели никаких привилегий, не освобождались от налогов, не получали за свои хлопоты денег. В острых ситуациях между крестьянами и властью они, как правило, становились на сторону крестьянского мира.

В основе общинной жизни лежали выработанные за многие столетия обычаи, своего рода неписанные законы. Они соответствовали представлениям крестьян о справедливости, о добре и зле, вносили в бытие стабильность. «Хоть бы все законы пропали, только бы люди правдой жили», «Недолго той земле стоять, где учнут уставы (устои) ломать» – вот традиционные выражения, исходящие из уст особо уважаемых крестьян-стариков. Нередко они считали справедливым и правильным то деяние, которое с точки зрения государства было незаконным. И это приводило к взаимному непониманию и даже к бунтам.

В волости органом местного самоуправления был волостной сход. Он состоял из должностных лиц (села, волости). Волостные сходы назначали и раскладывали по отдельным общинам денежные сборы, утверждали различные приговоры сельских сходов, могли открывать школы и решали вопросы межхозяйственного и административного порядка. Волостной сход на 3 года избирал волостного старшину и волостного писаря, которые со всеми сельскими старостами и сборщиками податей (десятскими) составляли волостное правление.

Таким образом, крестьянские общины, объединенные в волость, представляли собой исторически сложившееся, социально-гармоничное самоуправляющееся целое. Небольшая же удаленность окраин от волостного центра (максимум 6-8 верст) позволяла на месте быстро решать возникающие вопросы. Все остальные, вышестоящие органы управления, находящееся за многие десятки и сотни верст от волости, представлялись крестьянину лишенной всякой органической основы.

Территориальная обособленность Нашего Края из-за его удаленности от крупных центров (уездный, Пронск, – в 40 верстах; губернский, Рязань, – в 60-ти) исстари способствовали развитию в его жителях самостоятельности. Особенно в деле рачительного* хозяйствования. А иначе и быть не могло: надеялся крестьянин только на свою общину и на себя. Поэтому в сознании общинников понятие «волость» семантически (по смыслу и первоначальному происхождению этого слова), а также исторически (за десять-двенадцать веков) олицетворялись с такие корнями, как своя воля, своя власть.

Вижу, очень даже вижу скептическое* выражение лица у читателя-оппонента: дескать, приплел к слову невесть что, к нему не относящееся... Что ж, попытаюсь убедить его в обратном, для чего приглашаю на участие (ежели, конечно, он пожелает) в одном незамысловатом, но, полагаю, достаточно убедительном эксперименте*.

А предварительно скажу, что один из самых значительных философов современности, Мераб Константинович Мамардашвили (1930-1990) об информации, заложенной в слове, высказал однажды потрясающую фразу: «Все ответы уже существуют в самом языке». Вот я и попытаюсь убедить такого читателя, взяв для примера исторический термин «волость».

Слово, как известно, состоит из групп букв: гласных и согласных (кроме междометий, конечно). Вы, читатель, никогда не задумывались, какая из этих групп главнее? Подумайте. Правильно, согласные! Уже по своему определению, – как составляющие костяк, скелет слова, – они, словно сплоченные бойцы, находятся между собой в тесном родстве, единстве и смысловой привязке. Они, в отличие от гласных, не допускают по отношению к себе никакого произвола (то есть перестановок, дополнительных вставок, выбрасывания и так далее). На то они и согласные, что живут в каждом своем слове-доме в дружбе, в ладу – в согласии!

А теперь проверим это положение, для чего проведем довольно показательный эксперимент. На минуту-другую отвлечемся от чтения: закроем глаза, отдохнем, расслабимся. После чего, сосредоточившись, несколько раз произнесем вслух по разбитым нами слогам: ВО-ЛО-СТЬ. И опять отвлечемся и, мысленно выкинув из него все гласные , несколько раз повторим сочетание оставшихся букв: ВЛСТЬ. Потом еще раз, заменив только вторую гласную , несколько раз, не отрывисто, а протяжно скажем (по аналогии: как старушки произносят слово «болезть» вместо «болезнь»): ВO-ЛЕСТЬ. Дополнительно к этому можно привести еще несколько таких опытов, повторив другие слова с корнем «вол», например: ВОЛЬНЫЙ, ВОЛИТЬ… Разве мы не слышим, не чувствуем, что во всех этих звукосочетаниях проникают в наше сознание глубинные (словно историческое эхо), заложенные в древности смыслы: ВЛАСТЬ и ВОЛЯ?

Однако остановимся и переведем наши фонетические* и историко-филологические опыты-рассуждения в несколько иное русло. Рассмотрим словосочетание «ВНЕШНЯЯ ВЛАСТЬ» в том его значении, в котором оно укоренилось в исторической литературе. И сравним его с другим, тоже установившимся «ЗЕМСКАЯ ВЛАСТЬ» или просто «ЗЕМЛЯ»*. Ввиду сложности вопроса и недопущения излишествующего объема основного текста, продолжение своих размышлений я опускаю в раздел «Примечания» (то есть адресую его тому, кто интересуется данной проблемой в бoльшей, чем здесь требуется, ее глубине).

Так что в слово «волость» изначально было включено самое важное, на мой взгляд, понятие, самый (пусть непосредственно и не звучащий в нем) компонент*, определяющий его, как сейчас говорят, доминанту* – независимость.

Внешняя власть . Удивительно, но даже в дореволюционное время существовала вопиющая нераспорядительность властей (на всех ее уровнях, кроме местной, волостной) в решении проблемы использования рабочей силы. И это не поддается никакому объяснению. Ведь доходило до абсурда. Исследования современных ученых 122 показывают, что в 1870 году из сел и деревень Рязанской губернии на долгосрочные (обратите внимание – долгосрочные!) заработки ушло 51,4% трудоспособного (в основном, мужского) населения. Уму непостижимо! Это же означает, что в поисках заработка большая часть взрослого населения болталась по всей Руси. А в наши дни разве не так?

Посмотрите на приведенную выше занятость жителей наших сел и деревень в кустарных промыслах… Лишь единицы из сотен и тысяч наших земляков, находясь дома, могли хоть как-то приложить руки, смекалку, сноровку, умение. А остальные, как мой прадед, дед и отец (об этом я еще расскажу) брели на сторону, чтобы превращаться в гастарбайтеров*, или, как называют сегодня нелегалов-рабочих из южных республик Ближнего Зарубежья, – в «хачиков».

Где же были вы, верховные властители? В каком блаженстве находились ранее и находитесь сегодня? В счастливом невeдении, что ли? Или в наивном заблуждении? Нет! В преступном бездействии! За что в семнадцатом году и поплатились… А оказавшись на скамье подсудимых, вопрошали перед скорыми на расправу судьями: «За что же нас так сурово? Ведь мы же ничего плохого не делали!» Да, господа, вас и судили не за то, что вы не делали плохое, а за то, что не делали того, что в силу своих обязанностей должны были делать. Особенно в вопросах обеспечения занятости трудоспособного населения, а, следовательно, достойной жизни сельского труженика и членов его семьи.

Вы не трудились, а лишь обозначали свою деятельность: на деньги, заработанные этими бродячими мастеровыми, заседали и разъезжали, ели и пили. Но ведь, воистину верно народ говорит: «Власть – не мед, не привилегия*, а тяжелая ноша и ответственность» или «Кому многое дано, с того много и спросится». В 1917–1920-х и спросили! Не хочется пророчествовать, но к нынешним будет, обязательно будет предъявлен такой же счет.

А народ, он – от Бога, и всегда прав, даже в гневе, даже в своей бессмысленной жестокости! Во все времена он жаждет правды, справедливости, мечтает об уничтожении гнета, в том числе – если государственная (внешняя) власть превышает пределы допустимого – и государственного. И всегда, если свобода его не удовлетворяет, он находится в постоянном ее ожидании. Поэтому во время оное, когда возникла возможность ей, волости , раскрыться и во всей полноте проявить себя как самоуправляющееся целое, она это сделала . «…После Февральской революции 1917 года волость стала формально [?] единицей всесословного самоуправления»…». [Ха! Не где-нибудь сказано, а в Большой советской!!! энциклопедии. Смотри: третье издание, том 5, с. 329]. Формально? Если бы так!

Так вот почему, делаю я вывод, большевики-разрушители устранили, уже с Октябрьского переворота показывающую им опасный, а посему ненавистный кулак – волость! Вот почему в 1928-30-х годах они, обеспокоенные размахом крестьянских бунтов, не только заменили название «уезд» на «район», но и устранили почву, породившую уезд, – в о л о с т н о е управление. А у меня так и просится рука написать другое, более соответствующее и близкое по смыслу словосочетание – в с е в л а с т н о е самоуправление…

Но как в том же источнике изощренно (и извращенно!) указывается причина, подвигнувшая новоявленных властителей на эту «подмену»: «…Реформа 1928-1930 годов заменила уездно-волостную систему административно-территориального деления – районной, основанной на учете экономического тяготения населения к районному центру…».

Так и хочется опять саркастически* воскликнуть: Ха, ха, ха! Смешно, дорогие товарищи, добротную и самодостаточную экономику Нашего Края ставить, например, в зависимость от «нулевой» экономики села Старожилово (известной лишь конным заводом П.П. Фон-Дервиза).

А чтобы указать действительную причину таких преобразований, приведу выдержку из юбилейной статьи В.Лобанова (посвященной 70-летию образования районов), опубликованной в газете «Саратовские вести» за 19 августа 1998 года. Называется она – «На балу истории уездных барышень сменили районные активистки». Там, в частности, говорится, что «…замена волостей районами, губерний – округами, ликвидация уездов [предназначалась] для придания бoльших полномочий и самостоятельности различным финансовым и карательным органам…». Вот так-то!

Совсем другое дело для Нашего Края – Пронск! Уездный центр, пусть и находившийся чуть дальше Старожилова, но с Нашим Краем его связывало многое, если не все. В том числе, сама природная, материнская пуповина – река Проня. Кроме того, это был действительно наш, исторический и святой: Его Величество – ЦЕНТР!

Топонимика – «язык земли»

(или как отвaдить наших обидчиков)

Из теории . Выше, в одном из примечаний, я вкратце приводил значение термина «Топонимика». Теперь рассмотрим его несколько всестороннее и глубже. Кстати, первую часть названия данной главы я взял из одноименной, очень интересной статьи П.Л.Маштакова, опубликованной в научном сборнике*, вышедшем в конце тридцатых годов минувшего столетия. Автор пишет:

« Топонимика» – сравнительно новое название для той отрасли знания, которая раньше называлась изучением географических собственных имен или географической номенклатуры*. Принятый теперь термин «топонимика», образованный из греческих слов: «топос», что означает «место» и «онима» (или более обычная форма «онома») – «имя», расширяет и точнее определяет содержание этой науки. Она охватывает не только наименования географических, то есть более или менее крупных объектов, но и имена всех мелких, как то: урочищ, оврагов, мелких речных протоков, болот и тому подобное.

<…> Началом изучения топонимики следует считать 30-е годы прошлого века [напоминаю: статья П.Л.Маштакова готовилась к печати в 1938 году]. Сто лет тому назад Н.И.Надеждин, известный критик и этнограф, указал на важность собирания и специального изучения географических собственных имен, – этого, как он выразился, «языка земли», – для этнографии и исторической географии.

<…> Между тем, за последние годы, попутно с громадной исследовательской работой по географии и с бурным ростом картографии, когда изучение географии в школах поставлено, наконец, на должную высоту, необычайно выросла и потребность в топонимике. Но из-за отсутствия единой организации работы ведутся в разброд, кустарным способом, чаще отдельными лицами, иногда к этому мало подготовленными… » .

Подтвердим суждения о топонимике других ученых мужей.

– Известный филолог XIX века А.А.Потебня* в работе «Из записок по русской грамматике» писал: «В названиях поселков, рек, речек, озер, урочищ, угодий, улиц сел и городов выражаются представления народа об окружающей его природе, о событиях в истории и жизни самого народа… Если бы мы могли познать жизнь слов, перед нами раскрылся бы мир во всей сложности своей истории».

– Д.М.Гурвич 28 , говоря о сложности этого предмета, пишет, что «…географические имена сохраняются гораздо дольше, чем порой живет в данной местности самый народ. Они напоминают об исчезнувших природных особенностях местности, отражают передвижение племен, отношения между ними. Но в этом вопросе следует соблюдать крайнюю осторожность, ибо легко увлечься формальным сходством и на основании близости звучания сделать смелые выводы, приводящие к ошибочным результатам».

Особенно мне симпатична небольшая, но емкая работа А.И.Попова «Основные принципы топонимического исследования»*, в которой приводится восемь принципов топонимики. К сожалению, ограниченный объемом, я не могу привести их полным текстом, поэтому воспроизвожу в кратком изложении (и собственном понимании).

  1. Топонимическое исследование должно основываться на всей совокупности исторических, языковых, географических и иных данных.
  2. Топонимическое исследование должно быть сугубо историчным – оно не может опираться только на теперешнее звучание географических имен, оно требует тщательного учета всех доступных сведений о предыдущих поселениях, а также обитателях, их языках или говорах.
  3. Важной опорой для верных суждений в топонимике является учет всех географических закономерностей и особенностей данного края, относящихся к характеристике всей местности или к отдельным его объектам; от них зависит сеть поселений, а также рисунки (планы) расселения, как общий, так и каждого пункта в отдельности.
  4. В сложных случаях, когда не представляется возможным устанавливать значение всего богатства древних названий, не следует поддаваться преждевременному соблазну эти названия определять, как и не следует приходить к ложному убеждению в существовании на данной земле якобы неизвестного племени или языка.
  5. С большой осторожностью следует пользоваться «методом формантов», то есть выделения в массе названий (слов) одинаковых суффиксов; построения и решения такого рода, как правило, бывают ошибочными.
  6. Любые массовые повторы и аналогии в топонимике должны подвергаться тщательному изучению; на помощь в таких случаях приходят географические названия данной земли на разных языках, некогда на ней существовавших.
  7. Топонимическое исследование должно строиться без предвзятых предположений, без стремления втиснуть имеющиеся исторические факты в заранее придуманную схему; отвлеченные суждения в топонимике обычно лишены всякого значения, так как воображаемые закономерности либо не соответствуют конкретным фактам, либо ввиду чрезмерной общности формулировок – бесполезны.
  8. Поставленное на основе тщательного изучения всех указанных выше данных и принципов, лишенное предвзятости и необдуманных увлечений, топонимическое исследование, в свою очередь, может оказать значительную помощь историку, археологу, этнографу, лингвисту.

Подводя под мнениями о топонимике вышеназванных специалистов общую черту, подытожим их обобщающей цитатой из последнего источника:

« Топонимическое исследование того или иного края должно отражать в себе все его специфические особенности – географические характеристики, основные линии и особенности его истории, своеобразие языков, здесь бытовавших или бытующих и тому подобное, – вплоть до мелких черт хозяйственной жизни, обычаев и прочих деталей, свойственных иногда именно только этому краю. Все это крайне важно для правильного решения вопросов топонимики той или иной земли.

Отметим также большую важность хорошего знакомства с местными говорами, представляющими собой большое подспорье в правильном определении происхождения названий селений и других географических объектов того или иного края » .

Их практика . А теперь, читатель, от скучноватой теории перейдем к небезинтересным для нас «практическим делам». И для убедительности приведем примеры, показывающие, что со времени высказываний вышеназванных авторов минули десятилетия (если – не столетия!), а ситуация в топонимике не изменилась. Напротив, «кустарщина» в ней по-прежнему процветает, даже наоборот, она стала пышнее и, прямо скажем, – махровей. Она, «кустарщина», буквально завязла в своем собственном «онаучивании». Особенно в связи с попытками определения истоков в названиях сел и деревень Нашего Края, а, следовательно, – наделения чертами характера их обитателей. Приведем примеры.

– Н.И.Панин в диссертации 96 , перечисляя притоки Прони, называет такие реки, как: Ершовка, Шелковка, Моняковка. При этом происхождение их названий он определяет «по наличию на этих водных источниках или вблизи них поселений, названия которых соответствуют гидронимам» *. По его мнению, получается, что не реки дали имя нашим селениям, а селения – рекам. Более того, по мнению этого ученого, имя реки Моняковка – «антропонимистического» происхождения [читай: человек ей дал имя, а не река дала имя деревне].

Во, дает! Все поставил с ног на голову… В таком случае, считаю уместным привести издавна бытующее в Нашем Крае стихотворение-перевертыш, где все, но в шутливой форме переставлено наоборот:

«Лошадь ела мясо, / А мужик – овес; / Лошадь села в сани, / А мужик повез. // Ехала деревня / Мимо мужика, / Вдруг из-под собаки / Лают ворота. // Выскочила палка / С бабкою в руке, / Начала дубасить / Сани в мужике // Лошадь пошла в избу, / А мужик стоял; / Лошадь засмеялась, / А мужик заржал…». Кто-то, прочитав эти вирши, засмеется; мне же совсем не смешно, напротив, грустно: взрослые дяди, а выставляют себя на посмешище, словно малые дети…

В последние годы в Рязани появился топонимист Арсен Бабурин, активно публикующий в периодической печати собранные им «Материалы к Рязанской энциклопедии по топонимике». Есть у него соображения и по происхождению названий селений Нашего Края. Так, в «Приокской газете» (за 31 мая 2000 года) под рубрикой «Почему наши села так называются…» и обобщающим заглавием «Загадки названий», в соавторстве с редакционными работниками он опубликовал заметку «Интересуюсь». А написано в ней вот что [текст привожу полностью, без каких-либо изменений]:

« В редакцию обратился постоянный читатель нашей газеты Василий Александрович Васильев: «Я выписываю «Приокскую» почти полвека, – сказал он. – Вот и прошу уважить мою просьбу…». А просьба у Василия Александровича была такая: уроженец Старожиловского района, он пожелал узнать, откуда пошли названия старожиловского села – Ершово и деревни Муняково того же района.

Что ж, мы вполне можем «уважить просьбу» нашего постоянного и потому особенно дорогого нам читателя.

Ершово – от слова «ерш», что означает «строптивый», «сварливый» человек. А вот Муняково произошло от слова «муньга», что означает – «ротозей», «разиня», «соня», «лентяй»… Вот какой разный по характеру народ жил в этих двух селениях » Почему жил? А разве сегодня не живет?!

Ну, что тут можно сказать? Продолжим…

Елена Измайлова в «Старожиловских просторах» (за 28 февраля 2003 г.) в рубрике «Знать топонимику» тоже пишет: « Ершово. По преданию, за непокорный нрав о местных крестьянах говорили: «Народ колючий, как ерши». Якобы отсюда и пошло и название села » .

Недалеко от них ушли и наши, столпянские краеведы. Известно, что в психологии и педагогике, с целью убеждения и воспитания, существует такой метод, как «внушение», одним из главных средств которого является многократное повторение. В наши дни он активно используется работниками средств массовой информации для достижения определенных целей. Особенно эффективен (одновременно и опасен!) он при воспитании (либо наоборот, развращении) молодого поколения, как известно, обладающего максимальной восприимчивостью.

Вот один из примеров, показывающий отрицательное воздействие метода внушения на молодого и талантливого человека, пытающегося использовать топонимику применительно к Нашему Краю.

Не стану говорить, какими путями (но не по моей инициативе) в мой адрес был выслан реферат ученицы Столпянской школы Ветютневой Светланы «Откуда пошли наши деревни и села. Первые письменные упоминания о селах Столпцы, Перевлес, деревнях Муняково, Ершово» (Столпцы, 2003 г., 13 страниц). Добротный труд, опирающийся на документальные источники исторического характера (главный из них – «Писцовые книги Рязанского края»). И написан стилем, если учесть, что писала его школьница, выше всяких похвал. Недаром же он был оценен отделом образования Старожиловского района, который, выбрав из числа лучших школьных исследовательских работ, направил этот реферат на первую региональную выставку «Образование Рязанской области: история и современность», посвященную 225-летию Рязанской губернии», проходившую в г. Рязани. Об этом решении информировали «Старожиловские просторы» (номер за 21 марта 2003 года).

Должен признаться, что научная основательность, с которой Светлана подошла к написанию сей нелегкой темы, не входит в сравнение с моими усилиями в данном направлении. Да и разница в летах у нас – а вместе с ними образование и опыт – не в мою пользу. Не хочу скрывать: тот инициатор, который организовал доставку мне сей работы и принудил сравнивать со своим эссэ, достиг-таки цели: пришлось пережить неприятные минуты. Надо же, школьница, а утерла мне нос!.. А Светлана – молодец! Дай ей Бог, при совершенствовании способностей и приобретения знаний успешного пути в исторической науке. Нашему Краю это будет только на пользу.

Вместе с тем, при общей положительной оценке, резанула меня та часть текста (на 11-й странице), где автор вслед за «записными топонимистами» пишет о происхождении названия деревни Муняково: «Деревня Муняково также [как и Ершово] входила в состав Столпянской волости, а сейчас в состав Столпянской администрации». – Неверно, Светлана! Муняково никогда не входило в Столпянскую волость, а всегда в Перевлесскую! Ершово же, то в Ухорскую, то в Кирицкую волости соседнего, Спасского уезда. Но режет слух не это, а (со ссылкой на В.И.Даля) следующее утверждение. – «Муняково – муньга, мунька, муньково – образная – ротозей, разиня, лентяй, соня, вялый».

А вот это ты [обращаюсь к ней на ты , как принято обращаться к ученикам школ], Светлана, зря! Ибо при чтении эпитетов, которыми ты вместе с рязанцами и старожиловцами награждаешь моих сородичей, я засомневался, нашего ли ты происхождения. И жили ли твои предки на Пронской земле? Не из приезжих ли ты? Уверен: будь твои родители (не говоря о более ранних предках) муняковцами, даже тогда твои пальчики никогда бы не написали (не напечатали) подобное! При одной только этой мысли – если она вообще могла возникнуть в твоей умной головке – они б сразу застыли.

Но если ты и не нашего происхождения, и то вряд ли стоило так опрометчиво поступать! Если не с моральной, то хотя бы с научной (филологической) точки зрения. Пожалуйста, посмотри у В.И.Даля, ведь у него кроме воспроизведенной тобою части текста сказано, что слово «муньга» имеет значение – рукоять, рукоятка (не с татарских ли это времен?). У него же слово «моня», с указанием на рязанское происхождение означает (цитирую с попыткой передачи типа шрифтов): «Сальник говяжий, овечий, особенно в пище, с гречневою кашей. || Курский говор с детьми: Не плачь, мoни дам! » Толковый словарь живого великорусского языка. (М.: Прогресс-Универс, том 2, 1994 г., столбцы 901, 939).

У М. Фасмера, в «Этимологическом словаре русского языка» (М.: Астрель-Аст, том 3, 2003 г., с.10) находим очень осторожное ему объяснение: «… муньга – то же, моня, моняга «неповоротливый человек»… Мунить – «медленно жевать или говорить. Темное слово ». [Выделено мной.]» У него же (том 2, с.651): «… Монька «молочко», при разговоре с детьми. …Ласкательно от молоко . …[Здесь же, со ссылкой на «Опыт русского словотолковника» Макарова. (М., 1847, с. 162) О.Н.Трубачев, кстати, сам крупнейший этимолог, переводчик данного словаря, дополняет: « Рязанское моня – «гречневая каша с бараньей головой » ].

Не мудрено предположить, что после твоих, Светлана, «научных» разысканий, рязанцы – а ты ведь следовала в русле их «открытий» – наградили тебя каким-нибудь дипломом. Ах, как легко, милая Светлана, впасть в топонимическое упрощенчество! И как трудно, даже невозможно докопаться до основ происхождения, либо видоизменения географических имен во времени. Но дело даже не в научном невежестве или неверной ориентировке на авторитеты. Мнение Владимира Ивановича Даля и его проверенный временем «Толковый словарь», естественно, заслуживают большого уважения и внимания, но это ведь не истина в последней инстанции. А ею в споре за происхождение названий большинства сел и деревень Нашего Края является сама их десятивековая история. Если же учесть языковое влияние племен финно-угорских народов, – что в данном случае вполне может быть, – то она, эта историческая истина, сокрыта, вероятно, пластами даже не одного тысячелетия.

Напротив, в местности, находящейся в стороне от исторических магистралей, в которой не жили древнейшие первопоселенцы (или не сменяли их древние переселенцы), ответы на топонимические вопросы, можно найти вскрытием и близлежащих языковых пластов. Некоторые из них лежат почти на поверхности. Живет, к примеру, в каком-то селении племя на протяжении двух-четырех последних веков, значит это племя – старожилов, а отсюда и село – Старожилово. Однако и в таких случаях не все бывает так просто.

Возьмем для примера расположенное к западу от Прони село Тарасово. Житель Нашего Края, подумав о происхождении его названия, скажет: «Конечно же, оно связано с именем некоего Тараса, который в ней жил. Или оно получило название по фамилии помещика Тарасова, который некогда им владел». Как бы не так!

Чтобы усомниться в правильности такого ответа, рассмотрим объяснение названия данного селения, опубликованное в «Приокской газете» за 12 июля 2000 года:

«... Тараса (женского рода) – подкатные срубы, для нападения [или защиты от неприятеля при нападении?] на город; укрепленный сваями берег. Тарасово, как довольно близкое к Пронску селение, – не памятник ли о тарасах древних – столь необходимых для прежнего дела ратного? Эти тарасы были подобно турам*: их насыпали землею [в них насыпали землю?] и употребляли при осаде городов [наподобие мешков с песком, которые в наши дни укладывают в проемы окон либо на брустверы окопов для защиты от пуль].

Для тарасовых работ, говорит преданье, готовились и мастера особые, и самих мастеров прозывали тарасьем и тарасами . Пронские мастера [в изготовлении таких] тарасов , впоследствии, почти все приобрели себе дворянство».

Еще один забавный пример: происхождение названия села Залипяжье. Вроде бы все ясно: Залипяжье, значит, село находилось «за липами». Поэтому так и назвали. Что ж тут неясного? Ан, нет! «Наименование села Залипяжье связано с народным географическим термином липяг – «возвышенность, покрытая каким-либо лесом» и указывает на положение населенного пункта за липягом . Ошибочно сближать со словом липа » 126 .

Или вот еще одно, небольшое топонимическое исследование, представляющее особый интерес для мелекшинцев. В первой части данного сочинения говорилось, что улица «Аксенов конец», расположенная перпендикулярно двум остальным, была переименована в улицу «Центральная». По-видимому, такое решение сообразовывалось с ее направленностью (так как вела она от находящегося в ее начале сельсовета по направлению к райцентру, в сторону Старожилова). То есть, тут явно «сработало» чиновничье низкопоклонство. Если так, то хотелось бы выяснить, являлся ли этот инициатор нашим земляком, местным жителем? Или он был приезжим?

Но сейчас я хочу сказать не об этом, а о своей версии происхождения названия «Аксенов конец». Что означает слово «конец», понятно каждому, ибо оно прозрачно и говорит само за себя. Но я все-таки приведу один из вариантов его топонимического объяснения: « Конец – название с этим топонимом появились по образцу Великого Новгорода, в котором отдельные микрорайоны называли концами» 140 . Ну, а как найти корень, давший происхождению названия «Аксенов»? Может быть, в конце деревни жил некий Аксён или какая-нибудь Аксинья? Могло быть и так.

Однако, если повнимательнее исследовать корни этого слова, то обнаружится, что в переводе с некоторых восточно-славянских языков это слово означает: возвышение земли, высокое место. Чтобы удостовериться в подлинности такого возвышения, выйдите, читатель, как-нибудь за околицу «Центральной улицы» в сторону Винотора и окиньте взором округу. Думается, вы убедитесь, что Аксенов Конец имеет сугубо географическую основу в своем названии. А мне очень жаль, что его переименовали…

Так что, найти зерна, из которых прорастали географические названия в Нашем Крае – задача оч-ч-чень непростая!

Дополнительные принципы топонимики

Мне же представляется, что в топонимике определяющую роль должна играть не наука, а что-то более высокое: вера, религия. Главная причина такой постановки вопроса заключается в том, что у топонимии нет конца, нет дна. Ибо каждое имя-слово обязательно имеет под собой предыдущие корни-основания. А им, этим корням, если пристальнее всмотреться в языковые и исторические пласты, несть числа. Отсюда вытекает вывод: назначение топонимиста аналогичное историку. А основное кредо* последнего: «Не судить, а понимать…».

И я никогда не смогу воспринять утверждение того определителя названия «Муняково», который привязывает ему ярлык «ленивый». Выше я пытался довести до читательского сознания хотя бы малую толику тех испытаний и трудов, которые ради самоутверждения и выживания на Пронской земле вынесли наши предки-славяне. Поэтому задаю прямой вопрос: «Разве можно, Светлана Ветютнева, – обращаюсь я к своей землячке (?) – обозвать любую нашу деревню ленивой?

Стоит ли тебе приводить примеры. Например, как в социалистическую эпоху муняковкий колхоз «Россия» стал одним из самых передовых в Рязанской области. За что его председателю, Н.Е. Самофалу* было присвоено звание Героя социалистического труда? Да что там, вчера… Сегодня, в годину полнейшего развала сельского хозяйства и обнищания большинства некогда крепких коллективных хозяйств, тот же колхоз «Шелковской» не сдает своих передовых позиций.

К слову сказать, в этой деревне живет сестра моего отца, Екатерина Игнатьевна Никидорина, – великая труженица, знаменитая доярка, имя которой всю треть минувшего столетия гремело далеко за пределами Старожиловского района. Что ж, она, как и многие другие ее коллеги, отдавшая делу все свои силы и здоровье, тоже ленивая, что ли?

Из такого посыла , облеченного, может быть, в излишествующий гражданский пафос*, перейду к формулированию еще четырех принципов (все они – личностного характера), необходимых, по моему убеждению, для толкового топонимиста. Вот они:

  1. Краеведческий: топонимическое исследование должно считаться недостаточно обоснованным, если автор воочию и «воступию» (в смысле: самому ступать, ходить) не исследовал описываемую им местность; если он без длительных личных контактов не изучал труд, быт, нравы, обычаи, язык (говоры, фольклор) и другие атрибуты жизни обитателей селения в данном крае.
  2. Конкретно-исторический: в основу топонимического исследования края или селения в первую очередь должны быть заложены не только факты и их логическое построение, но и изучение (в каждом историческом отрезке) условий жизни обитателей с учетом их вклада в прошлые эпохи.
  3. Приоритетно*-родовой: сложное топонимическое исследование предпочтительно поручать тому изыскателю, который является выходцем из данной местности или края, то есть, если он связан с судьбой его народа глубинными генеалогическими корнями.
  4. Дистанционно-антиаберрационный*: желательно, чтобы постоянное местожительство изыскателя находилось за пределами данного края, а его исследовательская деятельность протекала в условиях независимости от властвующих в нем структур.

Прочитав эти четыре дополнения, читатель скажет: «Ну, это он – о себе!» Да, о себе… Но, я – не топонимист, и очень сожалею, что в силу возраста не могу им стать. Ибо для такой специализации необходимо иметь раннюю теоретическую подготовку, знание древних языков и обширную практику. Сожалею, что среди моих земляков таковых пока не обнаружилось.

Появись он и в современных изданиях (смотри карту-приложение и источники 96, 140 ), можно было бы прочесть: не река Шитяс, Шипес, Шивца (Шивец), а Шивес; не река Кипеть, а Кипень (отсюда: Кипенский); не речка-ручей Дынка, а Дунка; не овраг Виктор, а Винотор: не озеро Дусаное, а Душное и так далее, и тому подобное. Издай он хотя бы одну дельную научно-популярную работу по топонимике (а, может быть и по ономастике*) Нашего Края, все эти и многие другие нелепости и несообразности не оказались бы на страницах книг, научных сборников и диссертаций. Сколько им было бы сделано открытий! Да и мы, его земляки, гордились и дорожили бы своим прошлым.

Завершая главу, скажем так: чтобы с достоинством нести имя прончан и оберегать честь Края, – а эти свойства имеют (в числе прочих) глубокие исторические корни, – мы должны знания о нем приумножать, а каждый его объект топонимически грамотно обосновывать, а собственные версии, по возможности, отстаивать.

Несколько слов о происхождении ряда сел и деревень, расположенных на севере Нашего Края.

Перевлес. Вот как объясняет название села исследовательница Рязанской старины Г.П.Смолицкая 140 :

« Известен с XVI века. Происхождение и значение названия не ясно. Есть основания разделить его на две части и объяснить каждую. Перев–лес, где вторая часть прозрачна (то есть говорит сама за себя). Что касается первой, то она труднообъяснима. Возможно, это усеченная форма от Перевесье – «угодье в лесу для ловли птиц перевесами при взлете»*.

В этом регионе есть река Перевесья (правый приток Оки). Структурный тип топонима со второй частью лес известен на Рязанщине – село Выжлес* (Спасский район). Не исключается и другое объяснение первой части перев ».

Вероятно, автор не договаривает слишком очевидное, а потому настораживающее своей простотой слово: перевалка . Тогда название Перевлес можно объяснить так: селение, у которого происходила перев алка лес а , то есть перегрузка заготовленной древесины с сухопутных транспортных средств в речные суда. Конечно, Истьинский металлургический завод сильно повлиял на обезлесивание северных территорий Нашего Края. Но вывоз леса на этом факторе, возможно, сказался задолго до существования завода.

Истье . « …Профессор Московского археологического института С.К.Кузнецов в книге «Русская историческая география», изданной в 1910 году, высказал мнение, что название реки Истья происходит от эрзянских (мордовских) слов – истя , истямо , означающих «так, такая, таковская». Но у многих исследователей такое объяснение вызвало сомнение, причем, некоторые оппоненты его решительно отвергали. И вполне обоснованно.

Рек и речек с названием Истья и близких к нему (Иста, Истьинка, Истьичка, Истра и так далее) только в европейской части СССР насчитывается более двух десятков. Большинство из них течет в тех краях и областях, где мордовского племени эрзя никогда не было и не могло быть. Несомненно, название реки Истья происходит не от эрзянских слов, а от общеславянского слова, от которого в теперешнем русском языке сохранились лишь такие, как исток , истока , источник . Значение названий рек Иста, Истья, Истра и так далее означает просто «река». В Мещере и сейчас несколько небольших речушек, вытекающих из озер, носят название Исток, Истока » .

Такое объяснение по поводу происхождения названия реки Истьи (и поселка Истье) дал в газете «Приокская правда» за 28 июля 1973 года рязанский краевед Н.Левошин. Трудно с ним не согласиться, но с этим автором мы еще встретимся, хотя тогда у нас к нему будут очень серьезные претензии…

Жерновищи . Название дано по месту добычи камня для изготовления мельничных жерновов 126,150 . Из Толкового словаря В.И.Даля: «Жернов – мельничный камень, кремнистой породы, плоский, вытесан по круглому обводу [и окаймленный железной полосой, чтобы не разлетелся], с насечкой или наковкой».

Добрый Сот . Название исторически связано с бортничеством, то есть собиранием меда диких пчел. У В.И.Даля: сот или множественное число соты – «пластовый мед, запечатанная воском ячейка с медом, как пчелы его делают». Добрый – доброкачественный, хороший.

Ухорское . Селения с таким названиями встречаются достаточно часто (на южной границе Нашего Края есть, например, село Ухорь), но объяснение их происхождения встретить не привелось. Единственный случай, обнаруженный мною, описан в ученых записках РГПИ 156 , в которых со слов 70-летнего жителя Л.И.Аникина записана такая легенда:

« Однажды поссорились отец с сыном. Ссора кончилась тем, что сын решил навсегда уйти от отца. Кругом деревни протекала река. Отец думал, что сын осмелится пуститься в путь по этой реке. Но сын оказался решительным. Подговорив своего друга, пустился с ним в путешествие.

Принесли они с огорода огромный плетень, сели на него верхом и отправились в путь. Поднялся дня через два ветер, и унесло путешественников далеко-далеко от родных мест. Но тут ветер прибил плетень, на котором ехали два друга, к берегу какого-то селения. Набежало на берег много людей. И кто-то из прибежавших крикнул: «Ну и ухари!»

«Ухари» остались жить в этой деревне, а ее стали называть «Ухорское». Народ в Ухорском очень веселый, находчивый, боевой, и называют всех живущих в этой деревне ухарями » .

Рассказ этот я привел в качестве отдохновения от решения нами сложных топонимических вопросов. Хотя согласитесь, право на выдвижение версий, имеющих под собой немалую долю истины, может быть представлено не только учеными, но и представителям из простонародья. Ведь высказал же однажды один из величайших мыслителей прошлого, Мишель Монтень*, подтверждающую данное предположение фразу: «Лучше всего я чувствую себя в обществе крестьян, поскольку недостаток образования позволяет им сохранять здравомыслие». Как воистину верна народная пословица: на всякого мудреца довольно простоты!

Однако, нам расслабляться еще рано, поскольку впереди предстоит решить еще одну очень важную и сложную топонимическую задачу. А касается она происхождения названия, по моему убеждению, главного селения Нашего Края, которое несет в себе символ единения всех остальных наших сел и деревень и называется – Столпцы. Справимся ли?

 

Назад I Вперед
Hosted by uCoz