Раздел четырнадцатый .

Они родились в Нашем Крае

Духовное лицо высшей категории

(Отец Димитрий, в миру – Климент Иванович Муретов )

(Статья из «Русского биографического словаря» под редакцией А.А.Половцова. Книга 6: Спб., 1905 г., с. 397-398).

Архиепископ* Херсонский и Одесский, выдающийся деятель, проповедник и духовный писатель. Родился 11 февраля 1811 года в селе Лучинске Пронского уезда Рязанской губернии; умер 14 ноября 1883 года в Одессе. Дед Димитрия, Алексей Феодулович, был священником в том же Пронском уезде и считался выдающимся среди остальных священников: он был «духовным заказчиком» или судьей «на всю пронскую округу». Сам Алексей Феодулович не носил никакой фамилии, но из пятерых его сыновей – трое прозывались Столпянскими*, а двое – Муретовыми. Один из Столпянских, Иван Алексеевич, окончивший в 1804 году курс Рязанской семинарии «студентом» и долгое время бывший дьяконом, был отцом будущего архиепископа Димитрия.

До девяти лет Климент Столпянский обучался дома; в 1820 году он был отдан в Сапожковское духовное училище и записан по фамилии дядей Муретовым. Затем обучался в Рязанской семинарии и в 1831-1835 годах в Киевской духовной академии, которую окончил первым, с редчайшею отметкой: «способностей и успехов отличных пред всеми». И в том же 1835 году он принял монашество и оставлен при академии в звании бакалавра* при кафедре* чтения священного писания, а потом и герменевтики *; в 1837 году утвержден в звании профессора* богословских наук, на место отказавшегося от этой кафедры ректора*, знаменитого ученого и проповедника, впоследствии архиепископа Иннокентия (Борисова).

Главным предметом Димитрия Муретова было догматическое* богословие, которое он подверг тщательной систематической обработке; уступая своему предшественнику в смелости и оригинальности воззрений, он был выше его по глубине и основательности своих богословских познаний. Будучи сторонником исторического метода исследования и изложения по пути, проложенному Иннокентием, которого, впрочем, обвиняли в либерализме*, он окончательно освободил богословскую науку от устарелых схоластических* форм, а своею строгостью и осмотрительностью выводов заставил умолкнуть всех обвинителей против новой системы богословия.

Лекций своих Димирий не выдавал студентам и, вероятно, не писал их вполне, но подготовлялся к ним так основательно, что обыкновенно в течение двух часов подряд, без всякого конспекта, говорил беспрерывно, приводя буквально тексты и выдержки из авторов, с точным указанием томов и страниц цитируемых сочинений. Студентом Н.Оглоблиным составлена была полная запись лекций Димитрия, которую просмотрел он сам. Эта запись не пропала совершенно для русской науки: она легла в основу «Введения в курс богословских наук» Макария Булгакова, митрополита* Московского.

С 1838 года он был инспектором академии в течение трех лет и затем ректором ее и настоятелем Киевского братского монастыря. Многочисленные отзывы его современников – сослуживцев и учеников рисуют его в высшей степени гуманным и заботливым начальником, вникавшим во все подробности и уже тогда прославившимся своею благотворительностью.

В 1851 году Димитрий был назначен епископом* Тульским, через семь лет – Херсонским, и затем последовательно занимал архиепископские кафедры: Ярославскую (1874-1876), Волынскую (1876-1882) и Одесскую (1882-1883). Везде преосвященный был известен своим громадным влиянием на паству и редким расположением к нему последней. То и другое он достигал своими «общественными богослужениями» и замечательными поучениями, благотворительностью и нищелюбием, заботами о духовности и в особенности о духовно-учебных заведениях.

Время управления его Херсоно-Таврической епархией* совпало с освобождением крестьян, и здесь он оказал неоценимую услугу отечеству своими удачными действиями и заботами, направленными на предупреждение крестьянских волнений. Отсюда же, как лучший администратор и устроитель духовно-учебных заведений, Димитрий был вызван в Петербург для присутствия в Святейшем Синоде, где и председательствовал в комиссиях: 1) по сокращению переписки по духовному ведомству, 2) по улучшению быта сельского духовенства и 3) по преобразованию духовных семинарий и училищ.

Представленный им проект преобразования последних особенно отличался ясностью и определенностью выставляемой им цели духовно-учебных заведений, равно, как и проект архимандрита* Филарета, но, к сожалению, ни тот, ни другой не были приняты. По возвращении в свою паству*, преосвященный, среди мер об улучшении материального быта духовенства, много сделал еще к улаживанию отношений с местными иноземцами и иноверцами.

Во время архиепископства он сравнительно долее пробыл в Житомире, но болезнь заставила отказаться от прежней кипучей деятельности и вести уединенный образ жизни. В виду той же болезни, он отказался и от предлагаемой ему Московской митрополии* после преосвященного Макария, который умер в 1882 году.

С принятием епископского сана, Димитрий оставил науку совсем и посвятил свою жизнь богослужению, управлению, самой широкой благотворительности и особенно проповедничеству. Многочисленные его проповеди печатались в местных епархиальных ведомостях, и особенно много в «Православном Обозрении» (1877-1883). Они обыкновенно отличались простотою и задушевностью и в то же время были исполнены высокого и сильного красноречия.

Дополнения.

1. С 1837 по 1841 годы о. Димитрий редактировал журнал «Воскресное чтение»*.

2. Сочинения о. Димитрия 9 :

О путях промысла Божия в обращении грешников и о путях покаяния для обращенных. Магистерская диссертация. Киев, 1839.

Собрание слов, бесед и речей, говоренных в разные времена. Одесса, 1859.

Слова и беседы, произнесенные Волынской пастве, в 5 выпусках. Почаев, 1881.

Слова, беседы и речи. Том 1. Спб, 1885.

Полное собрание творений, в шести томах. М., 1889–1890.

Цветы из сада, в 7 выпусках. М., 1889–1890.

Талантливый физик из пронских Бутырок

(Михаил Михайлович Бутслов)

(«Физическая электроника». М.: Наука, 1976 г., 232с., 3650 экз. Передовая статья данного сборника, написанная его друзьями и коллегами по научной деятельности. Приводится без изменений и, в виду сложности терминологии, без примечаний).

« А.П.АЛЕКСАНДРОВ, Н.Г.БАСОВ. Л. А. ДРУЖКИН, Е. К. ЗАВОЙСКИЙ, Н. Д. КУРБАТОВ, П. М. МОРОЗОВ, А. М. ПРОХОРОВ, Б. М. СТЕПАНОВ, С. Д. ФАНЧЕНКО.

М. М. Бутслов — один из крупнейших специалистов по электронно-оптическим устройствам, доктор технических наук, профессор, лауреат Ленинской премии, оставивший яркий след в электронном приборостроении.

Родился он в 1914 году в Рязанской области в семье крестьянина. В 1931 году поступил на работу во Всесоюзный электротехнический институт. В 1943 году окончил Московский энергетический институт, в 1947 году защитил кандидатскую диссертацию, а в 1955 году – докторскую.

С самого начала самостоятельной деятельности в лаборатории Московского электролампового завода молодой ученый включается в решение задач приборостроения, имеющих большое значение для страны.

Широкую известность М. М. Бутслову принес цикл работ по созданию принципиально новых электронно-оптических преобразователей (ЭОП) для научных исследований, выполненных на Московском электроламповом заводе и выделившихся из него предприятиях в тесном контакте с физиками Института атомной энергии им. И. В. Курчатова. Важнейшим достижением было создание М. М. Бутсловым и коллективом возглавлявшейся им лаборатории каскадного электронно-оптического преобразователя, способного регистрировать отдельные кванты света. Так, впервые был достигнут принципиальный предел чувствительности приемников изображения. Эта работа получила широкое признание за рубежом, где аналогичные приборы были осуществлены лишь десятью годами позже.

Другим крупным достижением явилось введение в электронно-оптический преобразователь отклоняющих пластин для временной развертки изображения.

Эти достижения воплотились в серии приборов ПИМ-3-УМИ, получивших широкое распространение в плазменных, ядерно-физических, лазерных, астрономических, биологических и других исследованиях.

В перечисленных выше областях исследований на основе использования развитой М. М. Бутсловым новой техники советские ученые получили ряд принципиально новых результатов.

Последние годы творческой деятельности М. М. Бутслова были связаны с Всесоюзным научно-исследовательским институтом оптико-физических измерений, где он развернул широким фронтом изучение и разработку электронно-оптических преобразователей новых типов и активно включился в создание основанной на ЭОП комплексной аппаратуры для научных исследований. Крупным успехом этого периода было создание ЭОП для исследования процессов, протекающих за сверхкороткие промежутки времени, специального ЭОП для регистрации мягкого рентгеновского излучения и ультрафиолета, разработка и освоение новой технологии изготовления малошумящих фотокатодов, разработка новых типов электронно-оптических затворов.

Исследования М. М. Бутслова существенно содействовали созданию и выпуску мелкими сериями в Институте оптико-физических измерений электронно-оптических фоторегистраторов с разрешением 10? 11 – 10? 12 сек.

В 1961 году за заслуги в научной деятельности он был награжден орденом «Знак почета». Работы, выполненные под его руководством, неоднократно удостаивались наград Выставки достижений народного хозяйства СССР и Лейпцигской ярмарки.

Умер М. М. Бутслов скоропостижно, в расцвете творческих сил. До последнего дня он оставался бодрым, оживленным, полным неиссякаемой энергии. Таким он и останется навсегда в памяти тех, кто его знал, кто с ним работал.

М. М. Бутслов сделал крупный вклад в развитие науки и тех­ники. Как истинный новатор, он проложил пути для создания электронно-оптических преобразователей с небывалым временным разрешением, с необычайно широким спектральным диапазоном, с невиданной ранее чувствительностью, позволяющей наблюдать неадаптированным глазом и фотографировать квантовые флуктуации световых потоков, ранее обнаруженные в уникальных опытах академика С. И. Вавилова. Михаил Михайлович создал ряд новых приборов, до сих пор не превзойденных в мировой практике. Он воспитал высококвалифицированных специалистов, продолжающих развивать дело, которому он посвятил всю свою жизнь » .

Дополнения.

– Михаил Михайлович Бутслов родился 26 мая 1914 года в деревне Бутырки. Его отец – Михаил Матвеевич (1878–1969), мать – Акулина Павловна (в девичестве Дойникова, 1879–1958). В семье Бутсловых родилось двенадцать детей, но из-за большой детской смертности выжило только шесть. После Анастасии и Марии Михаил был третьим, за ним росли три младших брата: Василий, Иван и Петр.

– Родители Михаила были большими тружениками, отличались домовитостью и предприимчивостью. Михаил Матвеевич часто и подолгу отлучался из дома, занимаясь извозом (в хозяйстве имелась собственная лошадь). Владел он и портновским ремеслом: шил полушубки. Но практически все их крестьянское хозяйство лежало на плечах Акулины Павловны. От природы одаренная умом, волевая, сильная и деятельная она была заботливой матерью и хорошей домохозяйкой, хорошо вязала, ткала холсты (в доме стоял ткацкий станок).

– Михаил учился в Лучинской школе, проявлял большое упорство, волю и самостоятельность. Умел постоять за себя, давая отпор обидчикам (об этом он, вспоминая детские годы, рассказывал своим близким).

– В 1930 году началась коллективизация. Родители, к тому времени державшие лавку по продаже железно-скобяных изделий, вступать в колхоз отказались. Буквально за день до раскулачивания, они, опасаясь репрессий и распродав или раздав имущество, с кое-каким скарбом выехали всей семьей под Москву, в поселок Лосиностровский (ныне: город Бабушкин). Там к этому времени обосновалась их старшая дочь – Анастасия. Женщина цепкая, работящая и отзывчивая, она всю свою долгую жизнь прожила глубоко верующим человеком (с глубокими убеждениями в нерасторжимости брака).

– Сначала она расселила всех у своих знакомых. Стали работать: Михаил Матвеевич – дворником, а Акулина Павловна устроилась сиделкой в больницу имени Склифосовского. Вскоре семье выделили жилье в бараке.

– Михаил, помогая отцу, продолжил учебу в вечерней школе. Спустя некоторое время муж Анастасии устроил его техником в лабораторию Всесоюзного энергетического института, где работал и сам. Тогда ею заведовал талантливый руководитель Тимофеев П ., который, почувствовав в Михаиле творческую жилку, стал ее развивать.

– В 1937 году Михаил, закончив школу, поступил на вечернее отделение Московского энергетического института. К этому времени руководство ВЭИ, видя в его лице перспективного научного работника, добилось для него брони, освободив от службы в армии, а потом и отправки на фронт. После окончания института он был направлен в специальное учреждение оборонного характера.

– Женился Михаил Михайлович рано, в 1935 году. Стал жить в доме жены. Но брак, несмотря на рождение двух дочерей, оказался неудачным. Капризы, унижения, попреки в деревенском происхождении, в вечной занятости работой привели к тому, что он переехал в Ленинград, где в течение двух лет учился в институте киноинженеров. Потом снова вернулся в Москву, и в семью; но взаимоотношения с женой оставались прежними. В 1955 году, несмотря на препятствия сестры Анастасии, которая доставила Михаилу Михайловичу много неприятностей и огорчений, брак был расторгнут. В эти нелегкие годы спасением для него была работа.

– Потом встретил достойную спутницу жизни, Нелли Станиславовну Орловскую, которая работала чертежницей в ВЭИ. С этого времени Михаил Михайлович обрел семейный покой и с полной самоотверженностью отдался научной работе. Вскоре к нему, очень трудолюбивому, с сильным и волевым характером человеку, пришли успехи, о которых сказано в вышеприведенной статье сборника «Физическая электроника». Награждение его Ленинской премией состоялось в 1959 году. За заслуги в педагогической деятельности в этом же году он был удостоен звания: профессор.

– В семье Михаила Михайловича и Нелли Станиславовны Бутсловых родилось двое детей: дочь Елена (1955) и сын Владимир (1956). Оба работают в одном из офисов Москвы. Сведений о первой жене и их детях мне пока обнаружить не удалось.

Ступени жизни

(Мария Дмитриевна Бардина)

(Статья из книги «Почетные граждане города Рязани: 1975–2001». Рязань, 2002 г.)

« Герой Социалистического Труда Мария Дмитриевна Бардина, специалист-организатор кожевенного производства. Известна в Рязани своими трудовыми достижениями, активной работой в общественных организациях.

Много было в жизни Марии Дмитриевны памятных дней, но 24 октября 1988 года – особенный. Тогда на площади Ленина, где присутствовало руководство города, администрации области и большое количество горожан и гостей из Москвы, в торжественной обстановке ей вручили диплом в связи с присвоением звания «Почетный гражданин города Рязани».

После митинга почетные граждане, а также Герои Советского Союза и Герои Социалистического Труда в сквере на Советской площади (ныне Соборная) посадили деревца. Так появилась аллея знатных и почетных людей нашего города. Не все деревца уцелели, но ее клен стоит.

Мария Дмитриевна Бардина, некогда Маша Штопорова, родом из рязанской глубинки – деревни Мелекшино Старожиловского района. Ее родители – Дмитрий Григорьевич и Ольга Тихоновна – из крестьян и всю жизнь трудились на земле. В семье было пятеро детей – три сына и две дочери. Семья их славилась трудолюбием. Когда началась Великая Отечественная война, в первые же дни ушел на фронт старший сын Гриша. Провожали его всей семьей до станции Хрущево. На перроне – крики, плач провожающих. Прощание было трудным, словно предчувствовали близкие, что Гриша домой не вернется. Возвращались пешком, грустные...

Вскоре принесли повестку на трудовой фронт главе семьи – Дмитрию Григорьевичу. На фронт не годился по возрасту, и его направили в город Скопин на шахту.

Третья повестка пришла Ане, старшей сестре: мобилизовали на торфяные разработки в Орехово-Зуево. Дошла очередь и до Маши. Ей исполнилось пятнадцать. С деревенскими сверстниками Машу послали в Лебедянь (ныне Липецкая область) рыть противотанковые рвы и окопы.

Жаркий июль сорок первого. Армейское командование поставило перед девчатами конкретные задачи. Рабочий день длился двенадцать часов. Питались из армейского котла. Задание военных выполнили досрочно. Девчатам объявили благодарность и отпустили домой. В деревню шли пешком. Отдыхать не довелось. На другой день всех возвратившихся направили в деревню Соболево, что вблизи станции Хрущево. Ольга Тихоновна осталась с двумя сыновьями-подростками: они с мамой трудились в колхозе имени Куйбышева. От Гриши вестей не было. Наступила осень. Немцы подходили к Москве. Танки фашистов утюжили землю под Михайловом и Скопином. Но к Рязани наши войска отрезали им путь. Вскоре Красная Армия перешла в наступление. Первым городом, освобожденным от немецких оккупантов, стал Михайлов. Начался разгром гитлеровских войск; фронт от Рязани и Москвы отодвинулся на сотни верст. Маша вернулась домой.

Летом вместе с мамой и младшими братишками Васей и Алешей работали в колхозе. Рядом со взрослыми вязали рожь, копали картошку, трудились на молотилке.

Зимой, когда кончилась горячая пора, Маша ходила на посиделки к взрослым девчатам. Там она научилась вязать носки, перчатки с одним пальцем, шить кисеты. Свое рукоделье девчата посылали на фронт. В посылки они клали свои адреса. Бойцы с любовью отвечали, благодарили, желая заочно познакомиться.

Отец Маши часто писал из Скопина, советовал дочери непременно учиться. В 1942 году Маша поступила в восьмой класс. Закончила. Характер уже у нее выработался. Ее хватало на все: на работу и на веселье, она посещала танцевальный кружок – плясала.

Война подходила к концу, а Гриша пропал без вести в декабре сорок первого. До Штопоровых дошел слух, что якобы последний раз кто-то из односельчан встретил его у Пулковских высот, что под Ленинградом.

Так и неизвестно место гибели Гриши Штопорова…

После войны Маша твердо решила учиться. Ольга Тихоновна погоревала и стала собирать дочь в дорогу. Сшила новую одежку из темного рубчика (дешевая хлопчатобумажная ткань), наварила и насушила картошки, дала на дорогу немного деньжонок. С небогатым багажом приехала Маша в столицу. Ей повезло: она поступила в кожевенно-обувной техникум. Учащимся предоставили общежитие. В свободное от учебы время подрабатывала на комбинате. Помогала и старшая сестра Аня, она по-прежнему работала в Орехово-Зуеве. Мать в письмах писала, что отец пока домой не вернулся. Маша решила написать письмо на имя Председателя Президиума Верховного Совета СССР. Через несколько дней получила ответ-уведомление из канцелярии М. И. Калинина: «Ваша просьба будет решена положительно». И действительно, не прошло и месяца – отец вернулся домой, где его ждали не только в семье, но и в колхозе. Жизнь постепенно налаживалась.

В 49-м Маша окончила техникум. На выпускном вечере не была – приболела. Зато сбылась ее мечта – направление получила в Рязань. Оправившись от болезни, Маша приехала на кожевенный завод. Его коллектив готовился включиться во Всесоюзное социалистическое соревнование за право носить звание «Предприятие отличного качества и высокой производительности». Машу определили сменным мастером отделочного цеха, избрали секретарем комитета комсомола. Получила место в общежитии. Повезло Маше и с наставником. Им был опытный кожевник Иван Степанович Бурденев, проработавший на заводе не один десяток лет. На производстве она быстро постигала секреты кожевенного дела.

Производственная и комсомольская работа целиком поглотила Машу, но... однажды в обеденный перерыв пришла Маша в заводскую столовую, села за столик, взяла меню. И надо было такому случиться: к ней подсел начальник отдела снабжения Николай Иванович Бардин. Разговорились. Он предложил совершить экскурсию по городу. Маша согласилась. Так началась их дружба. А спустя некоторое время она стала его женой. У Бардиных родились дочь Галя, потом сын Миша. На производстве ее повысили – она стала старшим мастером. Забот у Марии Дмитриевны хватало. Каждый год ее труд отмечали наградами. За успешное выполнение семилетнего плана она была удостоена высокого знания Героя Социалистического Труда с вручением ордена Ленина и золотой медали «Серп и Молот». Мария Дмитриевна вспоминает: «Стоял июль 1966 года. Нас, награжденных, пригласили на торжества. Мы проходили по Грановитой палате. Награжденных с фамилиями на букву «А» не оказалось, и меня вызвали первой. Это было так неожиданно. Потом все сфотографировались в Георгиевском зале».

О награде Мария Дмитриевна говорит, что это заслуга всего коллектива. С 1967 года она – начальник отделочного цеха. Пятнадцать лет бессменно руководила коллективом и выполняла ответственные общественные поручения: была депутатом областного Совета народных депутатов XII, ХШ, XIV созывов, депутатом городского Совета четырех созывов. За высокие достижения в труде награждена бронзовой медалью ВДНХ и ценным подарком. Была делегатом VIII, IX и Х съездов профсоюзов. Избиралась членом Центрального комитета профсоюза рабочих текстильной и легкой промышленности.

Мария Дмитриевна тепло вспоминает многократные встречи с председателем Всесоюзного комитета советских женщин – Валентиной Николаевной Терешковой. Однажды на пленуме Валентина Терешкова подошла к Марии Дмитриевне и, сев с ней рядом, заговорила: «Много наслышана о Вас». Между ними завязалась дружба на долгие годы. В Комитете советских женщин Мария Дмитриевна состояла восемнадцать лет. Ей довелось побывать дважды в Польше – по обмену опытом с женсоветом, была на семинаре советско-болгарской дружбы. В составе советской делегации присутствовала на праздновании Первого мая в Монголии.

Жизнь неутомимо бежит вперед. Выросли дети, появились внучки. Кажется, так быстро подошел пенсионный возраст... После назначения пенсии М. Д. Бардина продолжала трудиться мастером производственного обучения. Она покинула завод после сорока лет труда.

Мария Дмитриевна ведет общественную работу как член областного Совета ветеранов войны и труда. Ее часто можно видеть в школах, в училищах, на предприятиях, среди молодежи и пожилых людей.

Николай Кулиничин.

ГЕРОЮ СОЦИАЛИСТИЧЕСКОГО ТРУДА МАРИИ ДМИТРИЕВНЕ БАРДИНОЙ РЕШЕНИЕМ ИСПОЛКОМА РЯЗАНСКОГО ГОРОДСКОГО СОВЕТА НАРОДНЫХ ДЕПУТАТОВ ОТ 24 ОКТЯБРЯ 1988 ГОДА ЗА № 542 ПРИСВОЕНО ЗВАНИЕ "ПОЧЕТНЫЙ ГРАЖДАНИН ГОРОДА РЯЗАНИ".

РЕШЕНИЕ ПОДПИСАЛИ ПРЕДСЕДАТЕЛЬ ИС ПОЛКОМА Г. К. МЕРКУЛОВ, СЕКРЕТАРЬ ИСПОЛКОМА Л. К. ЖИВОПИСЦЕВ » .

Дополнения.

1. Мария Дмитриевна Бардина р одилась 9 марта 1926 года. Московский кожевенно-обувной техникум окончила по специальности «технолог». На Рязанском кожевенном заводе работала сначала мастером отделочного цеха, затем – старшим мастером, с 1967 года – начальником отделочного цеха.

Избиралась депутатом Рязанского областного совета, членом Президиума областного совета профсоюзов. Много лет была членом Комитета Советских Женщин, членом Президиума Советского Комитета Защиты Мира. Видный рационализатор и изобретатель. Живет в Рязани. (Из статьи в «Рязанской энциклопедии», том 1).

2. Адрес ее родового гнезда в Мелекшино: ул. Школьная, 50.

Родственная душа

(Валентина Ивановна Краснобаева )

Ходят люди по свету и ищут угольки своего призвания.

И тот, кто находит, разжигая их своим вдохновением и неутомимым творческим трудом, становится истинно счастливым человеком.

(Народная легенда.)

Влечение к творческой потребности возникает у человека в подсознании, наружу вырывается независимо от его воли и вне влияния его деятельности или окружающей действительности.

(Из учения о бессознательном.)

Никаких угольков призвания для человека в природе не существует, никакие внутренние позывы или творческие импульсы в нем сами по себе зародиться не могут. В человеческой природе позывами к творчеству, творческими импульсами являются мотивы, которые возникают у индивидуума под влиянием его деятельности, либо в результате активно воздействующей на него внешней среды.

( Из полемики с оппонентом-психологом.)

Так кто же прав?

Прежде чем приступить к ответу на поставленный вопрос, взяв для примера судьбу талантливой мастерицы, Валентины Ивановны Краснобaевой (р.1928 г.), мне хочется сделать несколько предварительных замечаний.

Первое . Говоря о возможностях полной реализации человеком своих способностей на избранном пути, задать вопрос: «Если каждый способен на многое, то удается ли каждому, даже при обнаружении в себе способностей, их реализовать?»

Второе . Усиливая свое сомнение, задать, на первый взгляд, кажущийся совсем неуместный вопрос: «Может ли быть что-либо общее между миром русской деревни, вернее, менталитетом* русского крестьянина, с одной стороны, и современной наукой – кибернетикой*, с другой?».

И самому же ответить на него: «Да!»

Ибо ответ мы находим уже в толковании самогo термина «кибернетика». С целью же окончательного убеждения в общности смысла понятий «кибернетика» и «крестьянский менталитет» обратимся к книге основоположника этой науки – Норберта Вuнера (1894–1964), первое издание которой вышло на русском языке в 1958 году. Полное название ее звучит так: «Кибернетика или управление и связь в животном и машине».

В ней, в частности, на странице 198 мы найдем, полагаю, самый интересующий нас ответ: «…В сельской общине не годится быть выше своих соседей. Всегда есть средства заставить сельчанина почувствовать силу общественного мнения. С течением времени он обнаружит, что оно является столь вездесущим, непререкаемым, ограничивающим и давящим, что он вынужден будет оставить это сообщество, чтобы защитить себя». Иначе говоря: устранить возможные посягательства на личную свободу, то есть на желание проявить либо развить свои способности.

Но удивителен факт его биографии: до мозга костей американец, объездивший почти всю Европу, работавший в Китае, Индии, Мексике и ни разу не побывавший в России, насколько он проницателен в реалиях российской сельской действительности.

Мы же, обратившись к анализу жизни в сельском сообществе, добавим, что нашему деревенскому жителю ныне невозможно не только стать богатым (такое даже во сне не приснится!), но и проявить, развить свои дарования. Если не на материальном, то хотя бы на духовном поприще, в творчестве. И не только из-за недостатка учреждений культуры на селе, не только…

Парадокс*, но в городе наблюдается обратный эффект: чем больше в нем населения, тем каждый житель в нем менее зависим от окружающих (исключая близких родственников и коллег по работе). А благодаря наличию носителей множества уровней культур горожанин себя выражает гораздо легче, нежели житель сельской глубинки. Не по данной ли причине (в числе прочих) деревенская молодежь издавна устремляется в города?

Однако заметим, что тот обитатель села, который находит в себе силы и мужество противостоять всеобщей уравниловке и почти в безвыходной ситуации реализует заложенный в нем творческий потенциал, – предстает перед нами в весьма привлекательном виде.

И, наконец, третье . Может быть, противоречащее предыдущему, но имеющее право здесь быть. Какое же все-таки непростое по своей социальной структуре сообщество – русская деревня! Жителю, прожившему в ней долгую жизнь, вряд ли она кажется одноликой (лучше сказать, безликой, как солдаты в строю), каковой видится прuшлому человеку, чужаку. А если ее многолетний обитатель попытается изучить, исследовать отдельные судьбы односельчан, то выводы его окажутся далеко отличными от тех, прямо скажем, поверхностных, к которым приходит сторонний наблюдатель.

Нет, деревня, как и город, многомерное явление! И, в общей массе живущего в ней населения, старожил обязательно различит: плебейские* роды (фамилии), средний их уровень, аристократические* типы. Знает он немало и выделяющихся, незаурядных людей, способности которых даны по рождению от того или иного рода.

Недаром же в селениях Нашего Края, когда речь заходит о каком-то человеке, то вместо вопроса: «Чей он?», или «Откуда?», или «Из чьих?», – чаще всего скажут: «Какой он вожu?», подразумевая под словом «вожa» – род, племя, ряд семейств, иногда даже с неодинаковыми фамилиями, но однородных по крови и схожих по характерным особенностям их домочадцев. А также, поелику возможно, укажут на его добродетели или на изъяны, причем иногда вплоть до пятого родового колена.

После такого, несколько затянувшегося, но необходимого для последующего повествования предисловия, я хочу вкратце поведать не об одном, а о двух представителях очень достойного рода – вожи Меркухиных. Эта, широко известная в Нашем Крае, уличная фамилия бытует со времени проживания в нем давнего их предка, которого звали Меркул.

Итак, Иван Меркyхин, или не уличное, а полное официальное его имя – Иван Александрович Дойников (1904–1989).

Забыть мне этого почтенного человека невозможно, тем паче, что он, начиная с послевоенного времени, много лет дружил с моим отцом и очень благотворно влиял на него.

Возвращаясь, бывало, со Столпец, куда ходил по делам, а чаще всего по выходным дням, – оттуда же, с базара, Иван Александрович обязательно заходил к нам (жил он на ближней окраине Аристово). Помнится, отец эти встречи с нетерпением ждал, а при появлении желанного гостя светлел лицом и как-то по-особому оживлялся. На столе, как правило, появлялась неизменная «чекушка» или, как она тогда называлась, – «четверка», и они, пригубив стаканы, часами вели неторопливую беседу, обсуждая различные вопросы: о пчелах (отец, как и Иван Александрович, содержал пасеку), о крестьянских делах, о жизни…

По сути дела, это был монолог, прерываемый короткими вопросительно-утвердительными репликами отца. А более всего говорил, – говорил негромко, спокойно, ровно, рассудительно, но для папы, как я сейчас понимаю, завораживающе содержательно, – дядя Ваня.

Мы же, дети, всегда радовались его приходу, хотя мало прислушивались к их разговорам. А мама никогда не препятствовала их застольям, ибо знала, что, – в отличие от прочих случаев употреблений вина, когда отец резко менялся в поведении, начинал колобродить, буянить, становясь иногда даже агрессивным, – в данном случае воздействие спиртного, употребляемого, кстати говоря, в минимальном количестве, влияло на него противоположным образом.

Оно, по-видимому, способствовало их углубленному душевному общению; являлось средством для возникновения доверительного разговора и открытого проявления дружеских чувств. После таких встреч с дедом Иваном (так мы, дети, его называли) папа внутренне преображался. По-видимому, его бунтарская душа – душа человека взыскующего Града* – умиротворялась, успокаивалась.

По прошествии таких встреч отец неоднократно возвращался к темам, затронутым в беседе, и обязательно делился своими впечатлениями с мамой, а когда я повзрослел, – и со мной.

Много лет позже, когда для восприятия мудрых мыслей, у меня «открылось ухо», сколько раз я досадовал на то обстоятельство, что не прислушивался к речам этого незаурядного человека! Эх, сейчас бы мне с ним пообщаться, посидеть, поговорить! Такой человек мимо прошел, а я его по-настоящему не разглядел…

Теперь о главном персонаже моего рассказа, о его дочери – Валентине Ивановне , жене Ивана Петровича Краснобаева, с далеких 40-х годов и чуть ли не до конца минувшего столетия исполнявшего обязанности Главы администрации родной деревни Мелекшинo.

Сама тетя Валя (именно так! по-другому назвать ее не могу) в особых представлениях тоже не нуждается (во всяком случае, для жителей Нашего Края). Прочим же, чтобы они убедились в значимости ее как Личности, как Мастера вязального и ткацкого искусства, я поведаю в краткой биографической хронике. В том числе расскажу о ее творческом пути, участии в культурных мероприятиях в масштабах деревни, района, области и об отражении ее деятельности в средствах массовой информации (в газетах, на телевидении и даже в документальном кино).

Итак, в годы ее жизни…

1940. Соседка Валентины, Варвара (кстати, польского происхождения), видя желание и восприимчивость двенадцатилетней девочки, научила вязать красивые варежки. С тех пор страсть к этому искусному делу Валентина Ивановна сохранила на всю долгую жизнь. С них-то, этих варежек, все и началось…

Конечно, не на пустом месте возник этот интерес. Многие, очень многие женщины и девушки в селах и деревнях Нашего Края занимались вышиванием, вязанием (крючком и на спицах), прядением, кройкой и шитьем. И мы об этом говорили. Некоторые достигали не–

плохих результатов. Однако исполнение не превышало хорошего ремесленного уровня: до настоящего искусства не доходило.

А у тети Вали получилось! Как она достигла этого? Каким образом происходило ее восхождение на вершины, доселе невиданные в Нашем Крае? Почему именно с нею это произошло? И почему так поздно она получила признание? На эти и многие другие вопросы не сможет, вероятно, ответить она и сама. Но кое в чем, исследуя вехи ее жизни и изучая материалы в прессе мы попытаемся разобраться.

1941. Научилась прясть шерсть, окрашивать в нужный цвет; первое крупное изделие из шерсти – кофта.

1941–1945. В начале этого периода окончила семилетнюю школу. Началась война, а с нею, в тылу – труд, труд, труд… В конце войны по наряду от колхоза, будучи уже взрослой девушкой, Валентина была направлена на трудовой фронт (так тогда он назывался, будучи принудительным и практически дармовым), в Тyму*, на лесоповал. Проработала там больше года.

1946. Возвратилась домой. Стала работать в колхозной овощеводческой бригаде. К этому времени научилась вышивать скатерти, наволочки, полотенца. Тогда же вышла замуж за Ивана Петровича Краснобаева, вернувшегося с фронта после тяжелого ранения.

1946–1980. Все эти годы – более трех десятилетий, то есть самая деятельная часть ее жизни – прошли в колхозной работе, в воспитании и обучении детей, затем внучат. Высвобождая время (заметим: особенно активно и целеустремленно в конце этого периода, когда дети были более или менее обучены и устроены) с большим упорством Валентина Ивановна продолжала совершенствоваться в вязальном и вышивальном мастерстве.

В середине этого периода в семье Краснобаевых произошло весьма примечательное событие – удочерение сироты. Будем честны: не столь частый поступок в Нашем Крае! Этот гуманный и благородный шаг четы не обошла вниманием пресса. В номере за 12 сентября 1967 года районная газета «Заря» оповестила об этом статьей М. Сонина «Добрые люди».

1981 , январь. Иван Петрович, возвращаясь от старшей дочери из Калинина (Твери), в поезде познакомился со случайной попутчицей, жительницей города Рязани, Фадиной Ольгой Иосифовной. Она, владея мастерством вышивания, обратила внимание на одежду соседа по купе: на искусно вязаную кофту и такого же качества шарфик.

Разговорились. Иван Петрович (какой молодец!) поведал ей о пристрастии жены к вязальному и вышивальному делу и о давнем желании научиться ткать ковры. Сама специалист по изготовлению ковров, Ольга Иосифовна пообещала помочь в овладении ею ткацким ремеслом. Заочно пригласила Валентину Ивановну к себе, дала адрес.

1981–1982. Произошло непосредственное знакомство увлеченных людей, скоро перешедшее в дружбу. Последовали частые поездки Валентины Ивановны в Рязань; возникло тесное, глубокое творческое общение и перенимание богатого опыта старшей наставницы. Иван Васильевич, муж Ольги Иосифовны, начальник цеха одного из рязанских предприятий, по просьбе Валентины Ивановны изготовил для нее ткацкий станок. Переправив станок домой, она приступила к самостоятельному изготовлению первого своего ковра.

Любопытствующие соседки заходили посмотреть, что за чудо она творит. По деревне поползли слухи и пересуды. Типа: «А Валькя-т Краснабаева – чудит! Всеми начами свет жгеть, за станком сидить. Ковры взялась ткать, будто туркменка какая... Мыслимое ли дело? Дак в нашей деревне отродясь таким делом никто не занималси…»

Но Валентина Ивановна на людскую молву внимания не обращала – делала свое дело. Изготовила свой первый ковер, который к ее чести и вопреки пословице, что «первый блин всегда комом», таковым не оказался. Напротив, показала она себя трудолюбивой и усердной ученицей; помог, конечно, и многолетний опыт в вязании и вышивании, накопленный за предыдущие годы.

1983. Творчество Валентины Ивановны становится заметным явлением не только в нашей окрyге, но и в районном масштабе В газете «Заря» за 29 декабря 1983 г. появилась статья А. Лариной «Мастерица». Это первая публикация, где говорится о заметных ее успехах на избранном поприще.

1984–1994. Напряженное (в творческом отношении) десятилетие и неуклонное восхождение к вершинам мастерства. Множатся замыслы и количество выполненных изделий, повышается качество их исполнения. Но! Сельчане судачат, пресса молчит, а отделу культуры в Старожилове пока недосуг. Все будто бы находятся в ожидании: выдюжит ли?

Выдюжила! Молву завистников пережила, а молчание прессы и невнимательность со стороны районного начальства только на пользу пошло: не мешали и, слава Богу!

1995. Пришла пора, мастерство Валентины Ивановны уже не могло остаться вне внимания общественности и руководства. Появилась необходимость в показе ее изделий и массовому зрителю. Труд, терпение и талант приоткрыли, наконец, завесу умолчания; победили они и людскую молву. Мастерство ее стало говорить само за себя!

Вот факты.

4 марта . Участие в зональной выставке самодеятельных художников в городе Скопине, организованной во время проведения областной весенней ярмарки в краеведческом музее этого соседнего райцентра. В номере за 9 марта об этой ярмарке и выставке повествовал тогда публикацией Т. Терешиной «Добрых рук мастерство» местный «Скопинский вестник». Правда, имя Валентины Ивановны в статье не упоминается; однако показателен сам факт первого выхода ее изделий к массовому зрителю сразу же за пределами Старожиловского района.

Начало весны . На зональной выставке «Народные промыслы Рязанской области», посвященной 900-летию города Рязани, которая проходила в читальном зале Старожиловской центральной районной библиотеки, в числе прочих были представлены работы Валентины Ивановны. (Смотри статью Елены Измайловой в газете «Заря» за 28 апреля с весьма примечательным заголовком – «Так и хочется поцеловать руки мастерицы».)

14 июня . Там же появилась большая статья Николая Корнеева о судьбе и творческом пути Валентины Ивановны: «Как подсказывает совесть и без громких слов». Следует обратить внимание, что кроме многих добрых оценок, учлось и мнение «соседок». В качестве заключения автор статьи «в бочку с медом положил и ложку дегтя», написав: «…Должен оговориться: не все в жизни Валентины Ивановны меня в равной мере захватывает и волнует. И не со всеми ее шагами я могу согласиться». Вот как!?

Июль . По материалам этой выставки, для участия в областном конкурсе, посвященном 900-летию Рязани, работники ЦРБ оформили несколько альбомов, в числе которых – «Народно-прикладное творчество. Старожиловский район», куда вошли фотографии работ Валентины Ивановны: ковер «Чудесный сад», ковровая дорожка, скатерть, несколько полотенец, наволочка, подзор и другие изделия. (Смотри статью Валентины Сидоровой «А сердце возрасту не поддается» в газете «Заря» за 21 июня, вышедшую, правда, в следующем, 1996 году).

Участие в зональной выставке самодеятельных художников в городе Пронске. В указанном выше отзыве Валентины Сидоровой об этом и других мероприятиях, в частности, отмечается: «От работ Валентины Ивановны просто глаз не оторвать. Поэтому не случайно на выставках, которые проводились в [Старожиловском] районе, Пронске собиралось немало ценителей народно-прикладного творчества простой скромной женщины из деревни Мелекшино…»

Август–октябрь . Показ экспонатов на областной выставке в Рязани, посвященной 900-летию города.

1996. Был организован показ изделий мастерицы на выставке декоративно-прикладного искусства, проведенной в течение двух недель в старожиловском районном Доме культуры. Теперь уже Николай Корнеев, кстати, главный редактор «Зари», рассказывая об этом событии и о самой Валентине Ивановне, не допустил оценок, «несогласных с ее жизненными шагами». (В номере газеты за 11 июня опубликована его статья «Ах, песня ты народная».)

А следом, 21 июня, печатается упомянутая выше статья Валентины Сидоровой «А сердце возрасту не поддается», которая была посвящена «золотой свадьбе» супружеской пары – Ивана Петровича и Валентины Ивановны Краснобаевых. В ней сказано немало добрых слов об этой замечательной чете нашей деревни.

1997. Местная народная киностудия «Родничок» организовала киносъемку беседы с Валентиной Ивановной и ретроспективным* обзором ее жизненного и творческого пути. Отснятый материал неоднократно демонстрировался в Домах культуры и клубах района.

В этом же году в городе Касимове Рязанской области был организован показ ее изделий на очередной зональной выставке, посвященной народно-прикладному искусству.

1998. 14 августа администрацией Мелекшинского сельского округа и районным отделом культуры в местном Доме культуры была организована большая выставка с показом около пятидесяти изделий мастерицы. Состоялся вечер с концертом художественной самодеятельности в честь 70-летия Валентины Ивановны. Отчет об этих мероприятиях – «Верит она в красоту» – опубликован в «Заре» за 9 сентября.

Значимость этого события в жизни района подтверждается теми фактами, что накануне юбилея, в номере «Зари» за 7 августа, было напечатано предварительное сообщение о предстоящем чествовании юбиляра, а в номере за 14 августа опубликована прекрасная статья нашего мелекшинского библиотекаря Татьяны Вязанкиной – «С любовью к творчеству». Более того, в областной газете «Рязанские ведомости» за 15 сентября появилась замечательная публикация Анатолия Пономаренко «На посиделках в горнице». Приведем ее полностью:

« По-особому трогательно отметила общественность Мелекшинского сельского округа 70-летие со дня рождения землячки, искусной мастерицы-рукодельницы Валентины Ивановны Краснобаевой.

Все было организовано и проходило в виде посиделок в горнице с их атмосферой душевности, теплоты. Была оформлена выставка, на которой были представлены изумительной красоты работы именинницы – ковры и дорожки, скатерти и салфетки, покрывала и полотенца. Участники самодеятельности подготовили сценки, воспроизводящие страницы жизни биографии замечательной русской женщины » .

1999. Февраль . Работниками Центрального телевидения в деревне Мелекшино, в доме Краснобаевых, были организованы съемки изделий Валентины Ивановны и записи бесед с нею и ее мужем, Иваном Петровичем, об их непростых судьбах, о жизни семьи и творческом пути мастерицы. Эти записи неоднократно передавалась по первому каналу ЦТ в воскресной передаче «Сельский час».

Октябрь . В городе Михайлове состоялся областной зональный фестиваль «Долгая жизнь нужна, чтобы стать молодым», посвященный Международному году пожилых людей. Во время проведения фестиваля была организована выставка ручных изделий мастеров из 8-ми районов области. В фестивальных мероприятиях принимала участие и Валентина Ивановна. Довольно подробно об этом рассказано в статье Ирины Ермаченко «Как красивы: земля, мой дом – моя Рязанщина!» в «Заре» за 8 октября и в материале Е. Широкова «Фестиваль творчества пожилых», опубликованного в «Михайловских вестях» за 23 октября.

2000 и последующие годы. Восьмой десяток лет жизни. Сказываются усталость от изнурительного труда в военное лихолетье, от нелегких дел, забот и хлопот в непростые послевоенные годы. Как известно, непростой была жизнь каждой крестьянки и в более поздние времена. Не мог не отразиться на ее здоровье и напряженный, творческий труд в последние десятилетия.

Но Валентина Ивановна творческих позиций, по-прежнему, не сдает. Снова на станке натянуто полотно, на котором рождается новый ковер: самый лучший, самый яркий и многокрасочный, названный ею (пока условно) – «Юбилейный»…

Вот это биография! Вот это судьба!

А я еще сетую на то, что только в начале второго тридцатилетия приступил к активному гуманитарному самообразованию, к попыткам воплощения в художественном слове! Ведь в жизни Валентины Ивановны творческий импульс в полную силу проявился – и она начала развивать свои художнические способности, как и я – приобщаться к литературе, почти одновременно – в переломе 70-х–80-х годов. Но я-то почти на два десятка лет моложе ее! Значит, для меня не только тридцать лет назад, а даже сегодня, сейчас – все еще впереди?! И я стою, – если даст Бог исполнить задуманное, – только в начале своих главных дел?! Удивительно сие…

При всем при том, она вместе с мужем еще с войны работавшим сперва секретарем, а затем долгие годы председателем нашего Мелекшинского сельсовета, заместителем председателя, а некоторое время даже председателем колхоза имени Куйбышева, воспитала и дала образование сыну Николаю (1952 года рождения) и трем дочерям: Нине (1947), Надежде (1952) и Вере (1958). Кроме того, она воспитывала, воспитывает и сейчас шестерых внучат.

При этом необходимо учесть, что одна из ее дочерей, Надежда, по отчеству – Федоровна, а девичья ее фамилия – Гаврюхина. Удивлены? Да! Это их приемная дочь, о которой говорилось выше, и которая нашла в семье Краснобаевых приют, родительскую любовь и ласку. О младших поколениях семейств Меркухиных-Краснобаевых – смотри в Примечаниях: Добавления*.

Далее. Валентина Ивановна, в отличие от меня, находилась (находится и сейчас!) под несравнимо более давящим прессом общественного мнения, о котором говорилось в начале рассказа о ней. Давайте же, отбросив деликатность, хотя бы раз означим такое «мнение» его истинным смыслом и скажем: ох, уж эта, негодница–зависть! Я же, проживая в городских условиях, такое давление испытываю лишь со стороны близких и некоторых родственников, а также тех, с кем работаю: не так, видите ли, как они, живу.

Потом. У меня есть такая бесценная спасительная отдушина, которой, в силу жизненных условий, Валентина Ивановна практически лишена, – мои такие же, как я, «чудаки», а с моей точки зрения, очень талантливые горожане-друзья.

И еще. На протяжении всего жизненного пути не миновал Валентину Ивановну крестьянский, как сказано выше, забирающий все силы и время, нередко до предела изматывающий сельский труд. А он был у нее весьма и весьма заметным. Об этом свидетельствуют хотя бы ее награды: медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.», выданная в далеком 1948 году, а также не менее почетная награда – «Ветеран труда», врученная почти через полвека, в 1996 году.

Да и дела в собственном приусадебном хозяйстве – во дворе, саду, огороде, как ранее, так и теперь, – не сами по себе делаются. А она вместе с хозяином и мужем, Иваном Петровичем, в близком к преклонному возрасте, еще содержит корову (ради внучат). Я же в этом отношении – скажем без обиняков – дезертир трудового сельскохозяйственного фронта.

Валентина Ивановна, тетя Валя, замечательный человек, светлая душа…

Захожу. Все та же: открытое, приветливое, истинно русское лицо; добрый и, несмотря на возраст, совсем нестарческий, живой взгляд серо-голубых глаз. Вижу: встрече рада. Обнимаемся. Иван Петрович где-то около дома, по обычаю, хлопочет по хозяйству. Появляется и он, здороваемся. Слабоват стал. Бывало, всю хозяйственную и административную работу в колхозе на себя взваливал и, словно двужильный, тащил. Кстати говоря, начиная с послевоенных лет, его заметки о колхозной жизни, часто публиковались в нашей районной газете, которая именовалась тогда «Старожиловский колхозник».

И до недавнего времени он – какой орел! – даже после ухода на пенсию, исполняя должность фуражира*, отличался неугомонностью. Об этой, главной черте его натуры и повествует в упомянутом уже номере «Зари» за 21 июня 1996 года Валентина Сидорова статьей «А сердце возрасту не поддается».

А я, как всегда, забежал на минуту-другую. Свою очередную двухдневную поездку распланировал так, что не продыхнуть. Правда, для завершения книги выяснил немало вопросов: и по своей деревне, и по близлежащим селениям. Успел посетить и милых тетушек, сестер отца: слава Богу, все живы и более-менее здоровы.

Но, я как всегда,– тороплив. Ведь немало еще предстоит выяснить и уточнить, особенно в дальних селах на севере Края. А времени в запасе– полдня, поэтому оно расписано буквально по минутам. Когда-то еще придется вырваться из суетной Москвы?

Вместе с тем, соскучился по родственной душе, хочется повидаться, поделиться успехами, поговорить!.. При каждой такой встрече я обязательно дарю Валентине Ивановне все, что «сотворил»: либо опубликованный материал, либо рукопись. Приготовил и в этот раз.

Но! Расстилается скатерть; на столе – выпечка; по моему желанию – кофе. И все эти хозяйские хлопоты-приготовления – вперемежку со стихией переполняющих чувств, с отрывочным, спешным, неровным разговором: воспоминаниями, последними домашними новостями, планами и перспективами. Как-никак, а с некоторых пор, пусть и не кровные, но мы – все же родственники.

Через десяток-другой минут начинается главное: обход комнат и большой террасы с демонстрацией творений хозяйки – как завершенных, так и находящихся еще в работе: ковры, покрывала, скатерти, полотенца, подушки-думочки*, салфетки, варежки… Все соткано, связано, вышито ее неутомимыми руками и все применяется в домашнем обиходе. Знаю, что ни одного из сотворенных ею десяти крупных ковров, а также множества паласов, гобеленов, детских ковриков, кружевных скатертей и покрывал, не говоря уж о шaлях, полотенцах для божниц, платках и варежках – сколь много охотников приобрести ни появлялось, в том числе и за большие деньги – она не продала! Только дарила…

Сделаны они с таким искусным мастерством, что словами не передать – надо видеть…

Неудивительно, что все посетители выставок, на которых она показывала свои – большинству кажущимися просто волшебными – вещи, оставались единодушными в оценках. Ибо уже с первого взгляда они пленяют заложенными в их основу исконно русскими началами: глубиной народных корней, самобытностью и, несомненно, – традициями культуры Нашего Края и Рязанщины. А насколько необыкновенно ярки, сочны и чисты краски! Насколько поразительна их цветовая насыщенность! Как выразительны и в то же время многокрасочны эти тончайшие цветовые нюансы-переходы.

В них – и лазурная синева вешнего неба, и нежнейшая зелень распускающейся листвы, и лиловые, розовые, голубые краски цветов на заливных лугах, раскинутых по берегам родной Прони, и золотые, пурпурные переливы осеннего леса. А в образе полыхающей кумачом грозди рябины либо хвойной ветви с шапкой на ней свежевыпавшего снега наличествуют и прекрасные зимние мотивы. Все переплетено, выткано, вышито с таким величайшим мастерством, что и под микроскопом узелки не обнаружишь. При этом в каждой, даже самой малой детали, строчке, в каждом узоре просматривается не только форма или цвет, но ощущается дух природы. Да и сама она стремится к тому, чтобы все было воистину настоящим, живым…

И не было сельчанина, который, войдя в их дом и увидав эту красоту, не восхитился бы, не подивился мастерству, великому трудолюбию и таланту нашей замечательной землячки. В который раз очарован этим чудом и я.

Причем, показ и рассказ о каждом изделии, о каждом воистину единственном, неповторимом экспонате этой импровизированной выставки вместе с короткими сообщениями – о бесконечных исканиях необходимой фактуры*, композиции*, орнамента, рисунка и цвета для каждого замысла, о длительных ожиданиях от дочерей, родственников и других адресатов нужных ниток и материалов, о мучительных поисках цветовых гамм и переходов, о распускании и бесконечных переделках целых кусков, на которые были потрачены недели, месяцы, о редких удачах и многих-многих разочарованиях – ведется без каких-либо искусствоведческих словесных ухищрений. Напротив, изливается он простым деревенским языком. Но в попытках передачи ею чувств и настроений, пережитых при создании каждой вещи, ощущаются глубокие профессиональные знания Мастера, зоркий, требовательный к себе и результатам своего труда взгляд Художника.

Смотрю, слушаю – в который раз! – удивляюсь, восторгаюсь, восхищаюсь и я . Внешне поддерживаю разговор, а в сознании растет, переполняя все существо, и почти вырывается изумление: «Валентина Ивановна! Дорогая тетя Валя, родственная мне душа, да откуда, откуда такое в тебе взялось?»

Хотя уверен, как отвечала раньше, так ответишь и сейчас, буднично и просто: «Было бы, милый Вячеслав, желание и терпение, а остальное – только руки приложить…». Мне же, к ее словам не терпится добавить и свои: «Но только ты, теть Валь, знаешь, каким трудом тебе это все далось. И никто, никто кроме тебя, не сможет даже себе представить, сколько усилий и терпения затрачено тобой на восхождение к такому мастерству! Вместе с тем, такой труд ведь тебе в радость! Помнишь, как ты на юбилейном вечере, на вопрос о твоих творческих планах, сказала: «Дал бы мне Бог наработаться досыта; столько ниток припасено – не на один ковер еще хватит…» (Упомянутый номер «Зари» за 14 августа).

Кое-как, междометиями, поддерживаю разговор, а у самого снова проносится в голове: «Я, конечно, теть Валь, понимаю, что сегодня ни для кого не проблема купить хороший дорогой ковер. Почти в каждой городской квартире, да и в деревенских домах тоже, висят они или, как сейчас водится, лежат на полу. Но разница между самым дорогим фабричным и вышитым тобой в том, что не наполнен он индивидуальным творческим поиском, душевными переживаниями автора, не вложено в него столько сердечного жара и тепла рук человеческих. Потому-то и содержат они в себе неповторимые черты своего создателя…

Вспоминаю, опять вспоминаю, как ты не раз со вздохом произносила: «Да, Вячеслав! Без глубокого интереса и большой любви за такую кропотливую и тонкую работу лучше не браться. Ничего не получится!»

Продолжаю осмотр, задаю вопросы, слушаю, а у самого помимо воли – отвлеченные, никак не связанные с нашим диалогом мысли. Ну, никак не укладывается в голове! Такое чудо, а ведь моя милая собеседница – женщина с далеко нелегкой судьбой. Достаточно сказать, что ее зять, муж старшей дочери, подававший большие надежды в медицине, погиб в автокатастрофе, оставив жену вдовой, а двух маленьких дочек, ее внучек, – сиротами.

Да и семейная жизнь была далека от идиллической*. Достаточно вспомнить тот факт, что в приснопамятное хрущевское время, когда пошла вторая волна всеобщего обобществления (не социалистического, как в начале 30-х, а коммунистического – в переломе 60–70-х годов), Иван Петрович, как самое представительное лицо в деревне, первым же отвел корову со своего подворья в колхозное стадо. Надо же было показывать положительный пример односельчанам! Но каково было при этом хозяйке, матери троих малолетних детей? Ведь тем самым он резко ограничил потребление ими главного для них продукта – молока.

Но она вынесла и это, и многое другое. Не сломили ее ни беспощадный в отношении к таланту крестьянский труд, ни удары судьбы, ни полная самоотдача в деле воспитания детей. Проявился в ней и характер простой русской женщины: осталась такой, какой была в молодости, – доброй, бескорыстной, отзывчивой и… неунывающей.

И нашла, нашла в себе силы (в третьей четверти жизни, дай тебе Бог дожить до ста лет!) – после завершения главных крестьянских, материнских дел – принялась увлеченно развивать свой художнический, дарованный Богом талант. Хотя за плечами был не такой уж значительный образовательный багаж: всего лишь наша, мелекшинская семилетка. Однако поднялась же, поднялась на невиданный доселе в Нашем Крае (да и не только в Нашем!) уровень – стала Мастером. Принялась созидать удивительные вещи, удовлетворяя эстетическую потребность сельчан, щедро даря им на радость свой талант и труд.

И опять мысленное обращение к ней. «…Добилась-таки ты и признания, получила право на известность, хотя никогда к ним не стремилась. Однако, ради справедливости, надо заметить, признания – только народного. А со стороны властей предержащих имеешь ты, теть Валь, всего-навсего: Почетную грамоту «За достижения в самодеятельном искусстве», Диплом участника зонального фестиваля «Долгая жизнь нужна, чтобы стать молодым», посвященного Международному году пожилых людей, телеграмму по случаю твоего юбилея – все они получены от представителей областного управления культуры. А также Диплом участника смотра-конкурса в номинации «Волшебство умелых рук» и Адрес в честь твоего 70-летия – от отдела культуры Старожиловского района. И это все?!

Организаторы же перечисленных выше мероприятий и «подписанты» наград довольствуются не такими, какими одарили тебя, «листиками-дипломами». Они, использовав твой талант, стали лауреатами* в совсем иных «общественно-художественных» номинациях*, кавалерами орденов и обладателями столь «мaстерских» званий, которые дают им права, преимущества и привилегии в устройстве личной жизни, о которых ты даже не имеешь представления. Эти «достижения» способствуют их дальнейшему восхождению на такие земные высоты, что даже у них самих, вероятно, дух захватывает.

Скромный ты человек, считаешь, что так и должно быть. Живешь по пословице: «Богу – Богово, а кесарю – кесарево». Что чины и звания не твой удел: заметили твои работы, способствуют тому, чтобы увидели их многие, и, слава Богу! Более того, даже просила меня упомянуть сих благодетелей за их участливость и содействие: куда, мол, бы тебе без них. Эх, милая ты моя, крестьянка-рязаночка, не знаешь ты себе истинной цены!

Прослышал я, что твое 75-летие будет отмечаться не у нас в колхозе, а в «самом районе». И это, надо полагать, тоже немалое тебе утешение – и для души, и для сердца. Но, как и в предыдущих мероприятиях, так, вероятно, и на сей раз: обойдется лишь поздравлениями, а для памяти – бумагой-дипломом. Ну, что ж, хотя бы так… Несправедливость же по отношению к твоим заслугам видится мне еще и в следующем, может быть, более главном.

Не поздновато ли пришла к тебе твоя сему миру открытость? Хоть и желают поздравляющие тебя в каждый твой юбилей творческого долголетия, но, как ни говори, а годы-то свое берут. Встретилась мне недавно фраза, брошенная одним из маститых русских писателей минувшего столетия и запомнившаяся из-за жесткой смысловой привязки к твоей судьбе: «В России, чтобы добиться признания, нужно жить очень долго». Что ж, верно сказано. Подытожив же все связанное с твоим творчеством, с твоей судьбой, не выразиться ли нам по-свойски, то бишь, по-мелекшински: «А в Нашем Крае: и творческого приз в ания приходится ждать дo-oл-го, общественного приз н ания – еще дo-o-o-льше, а уж получения от властей звания, равного заслугам,– вообще не дождешься!»

Знаю я также, свет-душа, Валентина Ивановна, и очень хорошо понимаю, что для полного удовлетворения тебе, Мастеру, одних твоих мaстерских достижений недостаточно. Ведь еще в начале 80-х годов в беседе с журналистами ты сетовала: «…Жаль только: никто из односельчан не хочет заниматься этим, требующим большой усидчивости и терпения, трудом».

Что ж, все в этом мире тленно: как сам человек стареет, так и исчезают со временем созданные им вещи. Но чтобы не сгинуло Дело, главная задача умельца – передать свое умение молодым. В этом отношении всегда была и будет актуальна мечта-заповедь старых мастеров: «Учитель, повторись в учениках!» А тебе, ведь, передать умение некому. Некому! Предлагала школе вести бесплатные уроки по искусству вязания, какое-то время даже вела. Но как-то не сложилось, не заспорилось дело…

И все же есть утешение. Значит ли это, что твое мастерство может быть утрачено навсегда? Конечно, нет! Ведь говорят же, что искусство вечно. Так и ты: создала вещи, которым (ну, хотя бы не им самим, а их образам) не суждено умереть. А для истинного художника выше награды, наверное, не бывает.

Так и я, верю: придет время и найдется последователь твоего искусства. Будет он изучать, раскладывая по ниточкам, пeтлям и стежкaм каждый миллиметр созданной тобою красоты, восстанавливать технологию ее изготовления, разбирать по элементам цветовые нюансы-оттенки, тончайшие их переливы, удивляясь не только отточенной филиграни рисунка или плетеного тобой кружева каждого изделия с лица, но и удивительной чистоте обратной, изнаночной стороны.

Все это так! Но будет ли он (или она), теть Валь, нашим с тобой земляком (или землячкой)? А если таковым и окажется, то нетрудно представить себе всю сложность, с которой он столкнется при изучении твоего искусного рукоделия, особенно в попытках воссоздания секретов их изготовления или хотя бы приблизительного восстановления (реставрации). Ибо будет он лишен главного – духа твоего творчества, который может быть воспринят лишь в непосредственном общении с тобой…»

…Но – время! Наша сегодняшняя встреча подходит к концу , хотя много осталось за пределами увиденного, услышанного, обговоренного…

Минуют самые крайние мгновения, с сожалением расстаемся. Обещаю милым, добрым хозяевам – Валентине Ивановне и Ивану Петровичу – в следующий свой приезд обязательно быть щедрее в общении. Хотя знаю, пройдет день-два и будет мучить раскаяние: ну, ладно, с дедом Иваном Меркухиным не имел длительных контактов – по недомыслию (не дорос!), а здесь-то кто или что мне мешает?

Переполненный чувствами-впечатлениями, иду к шоссе. В переулке удивительно приятным шелестом листьев провожают меня тополя-исполины. Посаженные более полувека назад (но уже в моей памяти!), они – шумливые – ныне величественно обрамляют школьный сад.

Поднимаюсь на асфальтированную дорогу, глубоко вдыхаю свежий, чистый воздух и окидываю прощальным взглядом:

– родную школу, существующую, без малого, столетие;

– едва заметные, скрывающиеся за кущами садов, дома ближней улицы – Кагаловки;

– чуть дальше – невидимые, но легко восстановимые воображением, находящейся параллельно ей, – избы Трихановки;

– за ними – берега родной, всегда стоящей перед глазами и до сердечной боли любимой, Прони-реки;

– вдали, на юго-востоке, за Мелекшином и Аристовым, – узкую, темную полоску могучего леса, а от него – надвигающийся к реке зеленый молодой сосняк;

– на юге – едва заметные очертания домов старинного Лучинска;

– справа от реки, на западе, в стороне от сел и деревень, – ширь полей и уходящие за горизонт стройные ряды лесополос.

А над всем этим земным, блаженным покоем – голубой и прозрачный купол огромного неба. Прекрасно!

Всегда и везде, где бы ни находился, я со щемящей грустью и тоской вспоминаю эту, вошедшую в раннем детстве и никогда не исчезающую в моем сознании панораму... А сегодня я задаю себе вопрос: «Не по этой ли причине и не на данной ли основе у моей сегодняшней собеседницы возникли творческие импульсы?»

Конечно, немаловажными в ее биографии были: и подсознательно возникающие творческие устремления (а они, повторяю, были, были!), и соревновательный дух соперниц (особенно в молодости), и нежданная встреча с опытными наставницами, как в отроческом, так и в зрелом возрасте. Но, вместе со всем этим, не здесь ли – не в Нашем ли Крае, не в красоте ли его природы и традициях народа – нашла она угольки своего призвания, вдохнув в них всю страсть своей художнической натуры?

Разве не любовь к родной земле подвигла ее на многолетнее творчество, на щедрое и бескорыстное выплескивание душевного огня?

Однако жизнь коротка, а дни лукавы . Простите меня, Валентина Ивановна и Иван Петрович! Прости и ты меня, мой милый Край! Ведь сегодня, по отношению к своему наличному временнoму багажу, я – прагматик. А это означает, что очень берегу свое деятельное время. То есть использую его, в основном, не для бесед и созерцаний, а для совершенствования моего такого же дела. Конечно, я осознаю, что это жестоко по отношению ко многим окружающим меня людям, особенно к близким, родным и родственным душам. Но ничего не поделаешь: пока жив, здоров и деятелен, я сосредоточен на достижении много лет назад поставленной цели.

Передо мной ровная лента шоссе, ведущая на север. Путь мой не близок и сделать предстоит немало.

Прежде всего, надо зайти на Аксенов Конец или (как чаще называют третью улицу нашего Мелекшино, ныне почему-то названную Центральной) – Аксеновку, чтобы мысленно пообщаться с моим дедом, Игнатом Макаровичем, в молодости жившем на ней. Сложил он голову во время Великой Отечественной войны в битве за Кавказ (в ставшей злополучной для всех нас теперь Чечне).

Потом, перебравшись через глубокий овраг, издавна называемый Винотoр, надо будет попасть на бабушкину улицу, (когда-то очень метко названную Плечо, правда, находящуюся в соседнем Татаркино). Надо осмотреться и провести воображаемую беседу с нею, незабвенной Анастасией Михайловной, в грозовой семнадцатый – молоденькой Настеной (родилась она в начале XX века). Мысленно расспросить у нее, как это они, молодые и любящие, умудрялись передавать друг другу приветствия и договариваться о встречах через разделяющее их препятствие (овраг)…

Затем – заглянуть к другу своему закадычному, Яску. А после задушевного общения с ним и совместных добрых воспоминаний (с самых ранних детских лет), взяв у него инвентарь, посетить неподалеку расположенное кладбище. Подправить могилки отца, бабушки, других родственников, проведать друзей и многих-многих сельчан, покинувших сей мир и нашедших свое успокоение на древнейшем нашем погосте.

А заодно – на сей раз с самого высокого места берега Прони – осмотреть просторы Нашего Края. Подумать только! Две с половиной тысячи лет назад там, где я через час-другой буду стоять, то есть на месте старого кладбища, существовал древний город, в XII веке названный нашими предками-славянами – Ожск.

Под занавес же дня предстоят еще две полезные встречи со старожилами: в Столпцах и Шелковой. В завершение всего надо будет успеть возвратиться несколько назад и посетить еще одну тетушку, тоже сестру отца, живущую в Муняково. У нее же остановиться на ночлег. Это – на сегодня.

А завтра – на северо-восток: в Москву, в Москву… Там ждут меня главные труды; и послаблениям не должно быть места. Поэтому, устремив взор в дальнюю сторону Нашего Края, я решительно настраиваюсь на ускоренную ходьбу.

В сознании же вновь и вновь всплывают сцены из только что прошедшей встречи. Перед глазами встает образ Ивана Петровича, который еще в далеком 1945 году своим каллиграфическим почерком оформил Свидетельство о моем рождении, и милый лик его спутницы жизни, талантливой мастерицы, родственной – по устремленности к самовыражению во второй половине жизни – мне души, Валентины Ивановны, тети Вали.

Снова, как и в предыдущие такие встречи, во мне бьются, вырываются классические строки из стихотворения поэта. Сейчас, к большому удовлетворению, как путник, я – одинок. Так что открытому проявлению чувств мне никто не мешает. В ритме шага и пульсирующей в висках крови – с ранних лет врезавшуюся в память заглавную из них – я вслух произношу, произношу, произношу:

«Есть ? женщины ? в русских ? селеньях ? Есть ? женщины... ? Есть!».

Пройдя десяток-другой шагов, останавливаюсь. Затем, будто осененный, вкладываю в нее более точный, сокровенный смысл и в таком же темпе продолжаю:

«Есть ? женщины ? в Пронских ? селеньях ? Есть ? женщины… ? Еще ? есть! ? Есть!…».

Джанец

(К 60-летию со дня рождения друга, талантливого земляка Анатолия Александровича Зубкова)

«А итальянцы шутят: мол, певцу нужно две жизни:

первая для того, чтобы учиться петь,

а вторая – выступать на сцене…».

Из интервью с Борисом Штоколовым (2000 г. )

Уважаемая редакция газеты «Старожиловские просторы»!

Позвольте выразить всем вам большую благодарность за публикацию (от 20 июня с.г.) отрывков из моих сочинений о жизни и творчестве писателя В.С.Пикуля. Особая моя признательность за выборку и оформление в виде статьи Ирине Михайловне Ермаченко. Спасибо!

Описывая драматичные годы писательского становления исторического романиста, я включил в Послесловие (надеюсь, органически) несколько абзацев об исполнителе русских народных песен, обладавшем ярким, большой силы и широкого диапазона голосом, драматическим тенором, талантливом земляке – Анатолии Александровиче Зубкове. Большинству жителей родной деревни Мелекшино он более известен под безобидным уличным прозвищем – Джан, Джанец. Вот о нем я и просил вас рассказать, высылая в ваш адрес свою рукопись.

На сегодняшний день полный текст Предисловия и Послесловия (куда вошли сведения об Анатолии) напечатан вместе с романом В.С.Пикуля «Курс на солнце» в изданиях: «Роман-журнале ХХ I век» (М., 2001 г., №2, февраль) и журнале «Дон» (Ростов-на-Дону, 2001 г., №2, январь-февраль).

В статье, названной «Как много теряем…», вы, напечатав короткие из них выдержки, поведали читателям газеты о том, что судьба А.А.Зубкова, как и многих других талантов провинциальной России, сложилась неудачно (можно привести тому массу и других примеров). Вернее, его певческий талант, не получив должного развития, ушел в Безвестность.

Если вы найдете возможным опубликовать мое письмо, то, чтобы не утруждать читателя поисками указанного номера вашей газеты, я приведу, на мой взгляд, наиболее значимые фрагменты:

«Еще в младшем возрасте его «ставили в угол», «выгоняли из класса», так как на уроках нарушал дисциплину: постоянно пел! Молва дошла до «области». Приезжали. Мария Егоровна сына не отдала: нечем приплачивать за интернат. А позже – обстоятельства, в том числе: деревня не город…

Поучиться бы ему, развить, раскрыть всю заложенную в нем мощь его дарования. Запел бы он на всю Россию. Ан, нет! Погиб в цветущем возрасте, так, по-крупному, и не состоявшись…».

Сама же трагедия произошла 26 июня 1971 года. На крутом склоне оврага, разделяющего деревни Мелекшино и Татаркино, называемого Винотор, у тяжело груженой тележки-прицепа оторвалось соединительное кольцо и ее дышло ударило Анатолия в затылочную часть головы. В критическом состоянии он был доставлен в Столпянскую больницу и, не приходя в сознание, скончался.

Через полгода ему исполнилось бы 30 лет…

Эта страшная беда величайшей скорбью отозвалась в сердцах мелекшинцев и жителей ближайших сел и деревень, а также всех, кто его когда-либо знал. Слишком значимым и необходимым человеком он был для каждого из нас.

Отличающийся большим трудолюбием, обаятельный в общении, с веселым и легким характером – он был открыт людям и душой, и сердцем. Готов был любому прийти на помощь, только позови. На чужую беду, либо на радость отзывался как на собственную.

А какой был умница и талант! Талантище!!!

Кому-то покажется выдумкой, если я скажу, что его прозвище, Джанец, увязано с нашей фамилией. Об этом мне рассказала Антонина Александровна Никулина, его сестра (Школьная, 19). Жили тогда Зубковы напротив моей бабушки (Школьная, 55; ныне на этом месте пустырь). Дело было летом.

У моей бабушки, Анастасии Михайловны (Школьная, 60) загорелась в трубе сажа. Загудела печь, задымилась изба. Выбежала она на улицу, глянула на трубу, а из нее огонь выплескивается. Вот-вот загорится соломенная крыша. Что делать? Кинулась по соседям, а взрослые все на работе. Один лишь подросток Иван, старший брат Анатолия, оказался дома и без промедления отозвался на просьбу.

И легко предотвратил беду. Сноровисто залез на крышу и с помощью бабушки, подававшей ему воду в ведрах, быстро затушил горящую в трубе сажу. Однако, после этого, спускаясь с крыши, заскользил по намокшей соломе и, не удержавшись, упал вниз. На беду рядом с домом лежали бревна, о которые он ударился спиной. В результате у него возникло серьезное заболевание позвоночника.

Долго болел, был даже направлен в санаторий под Баку. Впечатлительный, он многократно рассказывал об Азербайджане, азербайджанцах и азербайджанках. В ответ, язвительные сверстники «приклеили» ему прозвище Джан. Потом Иван был призван на срочную службу в армию, после окончания которой устроился на работу в Москве. И редко приезжал в деревню. Коли так, то деревенские острословы перенесли прозвище брата на подрастающего Анатолия. Только теперь стали называть его не Джаном, а уменьшительно – Джанцем.

Я был моложе его на 4 года, но дружил с ним с детства; особенно тесно – в юности. Моему отцу Анатолий неоднократно признавался: «Ты для меня, дядь Миш, как отец родной» (его погиб в Отечественную).

Так сложилось, что наши милые подруги жили по соседству и из Татаркинского клуба мы обычно шли вместе. А потом, в одно время прощаясь, шли вдвоем домой…

Как же любил он ее, статную до величавости, волоокую с миндалевидными глазами красавицу – Раису!

Проигнорировала, уехала: как же! – тракторист; ухажер без блестящего будущего. Ну, а его в еще большей степени, нежели раньше, понесло в мало организованную, почти бесшабашную жизнь…

А передо мной часто (в последние годы – будто наяву) предстают эпизоды и сцены из того, совместного с ним, незабываемого юношеского прошлого. Одну из них опишу.

…Зима. Скоро полночь. Наша незабвенная Валя (Валентина Владимировна Краюшкина) закрывает клуб. Мы, с десяток-другой парней и девчат, выходим на улицу, на мороз.

В деревне – ни огонька. Дома, будто спасаясь от стужи, приникли к земле и после многодневной метели и пурги укрылись белоснежными сугробами-одеялами. Ночное безмолвие…

…И вдруг наш Джанец-хулиган (в добром, есенинском смысле), вдохнув в широкую грудь морозного воздуха, во всю мощь легких, натренированных многолетним пением (ведь, и в работающем тракторе постоянно пел!), своим серебристо-звонким, с чарующим тембром голосом, запел:

«Всю-то я вселенную прое-э-э-ха-а-л,

Нигде-э-э я милой не наше-о-о-л.

Я-а-а в Россию возврати-и-и-лся,

Се-эрдцу слышится приве-э-э-т…»

А мы все – не в театре, не в концертном зале или в консерватории (где все и вся: от местоположения певца, до акустики и настроенного к максимальному восприятию слушателя-зрителя – сделано).

Мы все – вот тут, рядом с ним и в знак благодарности даже можем прижать его к себе.

И – в знакомой с младенческих лет, близкой и родной природе, казавшейся нам тогда безусловным Центром Мироздания.

Стоим посреди улицы, слушаем, затаив дыхание. Тело – в мурашках (хотя оно еще разгорячено от танцев), сердце бьется так, что вот-вот готовое выскочить из груди.

Оцепенели…

Лишь вместе с песней под темно-звездный купол небосвода, в простор белоснежной ночи свободно и легко льется всепроникающее, пьянящее чувство счастливейшего блаженства бытия!..

Скажите, разве можно это забыть? Четыре десятилетия минуло с той поры, но такой глубины эстетического наслаждения, такой полноты чувствования ни в каком виде искусства ощущать мне не приходилось!

Много-много лет не покидала мысль. Как, каким образом выразить то богатство ощущений; с помощью каких средств воссоздать не поддающееся описанию состояние одухотворенности (помните хрестоматийную фразу: «Остановись, мгновенье, ты прекрасно!»)? Как поделиться с другими людьми радостью восприятия Божьего Дара, ниспосланного земляку, более того – другу, Джанцу?!

Жил мечтой. Накоплю достаточный словарный запас, наберусь литературного опыта и, овладев умением передавать чувства, обязательно поведаю и землякам и всем остальным, как говорят: «и городу

и миру»… Скажу не только за себя, но за друзей наших и подруг. Ведь, большинству из них это сделать – недосуг; а многим, покинувшим сию юдоль, этого уже никогда не исполнить.

Надо же, я – счастливый человек, мечту свою воплощаю! Четвертьвековая библиографически-поисковая деятельность, длительное общение с В.С.Пикулем, другими талантливыми людьми и труд души дали мне возможность (с 54-х лет! Сейчас мне – 57) печататься. Наконец-то сказал я и об Анатолии. Сначала – в 2-х журналах. А теперь вот, хотелось бы поведать с помощью вашей газеты и каждому жителю района.

Вместе с тем, при просмотре своих публикаций, мною всякий раз овладевает недовольство: мало, до обидного мало и очень сухо сказал я о таком незаурядном явлении, как наш Джанец . Нет! Не удовлетворятся данной публикацией, не поймут меня друзья и земляки… Да и отмечена всего лишь одна дата – печальная.

Но в конце года мы, ведь, будем отмечать и светлый юбилей : будь он жив, 19 декабря Анатолию Александровичу исполнилось бы 60! А он – 30 лет живет лишь в нашей Памяти. Подумалось: почему бы не отозваться добрым и горячим словом о своем друге? И я вам пишу…

30–6о–30! Эта, невероятная сочетаемость трех юбилеев оживила воспоминания, сбросила груз прожитых лет и буквально выдавила из меня косность. Впервые в жизни я обратился к сочинению стихов. И вот в знаменательный для нас, мелекшинцев, и лично для меня год и день решил я обратиться к Анатолию, к милому моему Джану-Джанцу, с небольшим поэтическим посланием:

Другу

Земная жизнь твоя продлилась только тридцать ,

Но не мирится память, - жив ты в шестьдесят;

Ведь чудный голос твой до сей поры все снится

И ощущаю я (как много лет назад):

В груди – восторг! В ней сердцу тесно…

Уходит грусть, стихает боль…

Ты для меня, Джан, р у с с к о й п е с н и –

Н Е К О Р О Н О В А Н Н Ы Й К О Р О Л Ь !

Так что, вслед за классиком можем воскликнуть и мы: «…Да, может собственных Орфеев и Пронская земля рождать!».

Так-то оно, конечно, так… Но способны ли «эти бедные селенья, эта скудная природа» их выпестовывать, взращивать?..

И не о природе в тютчевском понимании слова хочется мне здесь сказать, а о культурной, материализованной благодаря человеческими

деяниям, почве. То есть о музыкальных школах, училищах, консерваториях, других заведениях, в достаточном количестве имеющихся в крупных городах. Особенно, в так называемых, мегаполисах.

И о специалистах (в данном случае, педагогах, музыкантах), наличие которых обычно во много раз превышает потребности данных заведений города. Среди них имеется немало истинных служителей муз. Обнаружив талант, они многие годы бескорыстно готовы его развивать и лелеять, посвящая своим питомцам труды и дни, отдавая любимому делу жар души и сердца. В России таким подвижникам всегда было – несть числа.

Надо только родиться или сызмальства жить в таком городе и удачливо встретить своих учителей и наставников. И тогда все пойдет своим чередом, все уладится и организуется.

Валентину Саввичу Пикулю, например, в этом отношении здорово повезло. Уже фактом своего рождения он унаследовал богатейшую культуру Ленинграда; в юные и молодые годы встретил людей, которые (несмотря на скудость материальных возможностей и минимальное образование) помогли ему развить дар и встать на литературные подмостки.

Это обстоятельство оказало решающее воздействие на становление его, как литератора, помогло приобрести в себе уверенность, найти своего читателя. А, завоевав читательское доверие, он, будучи талантливым от природы, чрезвычайно трудолюбивым и целеустремленным человеком, в конечном итоге, сумел занять «трон» Книжного Короля России!

А что и кого в описываемой мною художественной ипостаси (вокальном искусстве) унаследовал Анатолий Александрович Зубков? Ничего и ни-ко-го! Разве, что нас, благодарных ему друзей и слушателей-земляков…

Р. S . Поставил последнюю точку (многоточие) и подумалось: вдруг сегодня, даже сейчас, в Аристовской либо нашей Мелекшинской, или в какой-то другой школе опять (как когда-то, Джанца) удалили ученика из класса. Который день, если не месяц, он напевает мотивы, мешая вести уроки…

Вячеслав Чуликанов

Мелекшино–Москва, декабрь 2001 г.